151 эпизод ЖЖизни
Шрифт:
Около двух ночи всё вдруг изменилось. Врубился такой мощный и громкий звук, что остальные источники словно заглохли. Это начал работать самый центральный данспол под названием «Марс», который с моря казался гигантским круассаном. Мне сказали, что это чудо сделал на свои деньги эксцентричный миллиардер Михаил Прохоров. На этом дансполе самые дорогие бары, самая мощная аппаратура и даже большой, полноценный бассейн.
«Республиканцы» путались в показаниях. Кто-то говорил, что Прохоров нынче сильно развлекался, да и сейчас здесь, кто-то говорил, что в этом году его и вовсе не было. Также я понял, что очень немногие представляют себе, как этот Прохоров выглядит, но практически все утверждали, что именно он всё на Казантипе испортил, устроил VIP-зоны, привнёс
Я их слушал и понимал, что Михаил-то просто взял и указал этой «республике» её истинное место, да и цену свободы тоже вполне внятно определил.
Оглохшие, мы возвращались на свой маленький парусник. Я смотрел на удаляющиеся конструкции, похожие на какой-то концентрированный и немыслимый городской пейзаж. Смотрел и думал: «Боже мой! Как печален сегодняшний житель большого города! Как запутался он, бедный и маленький! Как устал от своей городской и повседневной жизни!.. И как же ничего он не может придумать взамен.» Вот он, Казантип! Некогда красивая идея превратилась в уродливую модель некоего города. От чего бежали, к тому же и пришли. Город Казантип. С окраинами, трущобами, социальными слоями, элитой и даже своим олигархом.
Изначальная идея очертила круг и замкнулась. В этом замкнутом круге можно выдумать себе радость, купить ощущение свободы, выдавить из себя смелость, можно даже расстаться с самим собой. Вот только надежду надо оставить за пределами этого пространства. В противном случае будет ещё больнее и труднее возвращаться к своей повседневной жизни.
Мы уходили в море, во тьму и тишину. Так грустно мне не было давно. Так сильно я прежде не испытывал сочувствия к своим современникам и самому себе как городскому муравью, заплутавшему в лабиринтах нашего времени и жизни.
Я никогда не видел так ясно, что попытка жить выдуманной, искусственной жизнью и сама эта фиктивная жизнь не имеют ничего общего с настоящей, может быть, скучной и трудной, но настоящей жизнью, состоящей из работы, друзей, детей, родителей, не всегда вкусной еды, любимых книг и фильмов, любимой музыки и песен, живых и влажных глаз любимой женщины, птиц в городском дворе, да и самого родного, то любимого, то нелюбимого города.
Мы уходили в море. Тёмное море, чёрный ветер, звёздное небо и плеск волн спасали. Ну а грусть оставалась, и в ушах шумело, как после контузии.
27 августа 2010 года
30 августа
Я совершенно такую реакцию на мой рассказ о Казантипе и ожидал. Практически дословно спрогнозировал. Успокаивает только то, что комментируют не более одного процента читающих (улыбка). В основном комментарии поделились на две части. Одни говорили, мол, спасибо, мол, не видели, не были и не желаем, мол, всегда знали, что это ужас и грехопадение. Другие – «вы ничего не поняли, старый пердун, не лезьте к нам, никто никаких наркотиков и ничего подобного не употребляет, всё очень позитивно, мы счастливы, и не мешайте нашему счастью, да и вообще Казантип – это романтика, здоровье и практически спорт, а также чистые и высоконравственные отношения между людьми». Комментариев таких было приблизительно поровну. И те и другие комментаторы словно прочли что-то своё и уж точно не мной написанное. Ещё меня обвинили во лжи и необъективности.
Конечно, я никогда не был и не буду объективен! Объективности, пожалуйста, требуйте от выпусков новостей, репортёров и судебных институтов. Забавно даже… Неужели, действительно, глупость полнейшая, отсутствие всякого желания услышать, а главное – неумение читать – побеждает и имеет столь значительные масштабы?! Через раз в этом убеждаюсь, затрагивая острые темы, и не устаю удивляться.
Да мне этот Казантип… Это же крошечное, маленькое и, в общем-то, убогое явление. Просто в силу того, что это явление возникло недавно и имело
Ничего особенного в злобных (а иногда и отчаянно злобных) выкриках со стороны апологетов Казантипа я не услышал. Всякие объединения по интересам, всякое ощущение в себе особого знания, умения и понимания, всякое сообщество, объединённое особым образом жизни, будь то суровые секты, сайентологи, толкинисты, исторические клубы или военные реконструкторы, сплочённые стаи байкеров, готы и прочие – имеет особое видение мира и потому претендует на особый и уж, конечно, превосходящий обычный образ жизни. Думаю, даже филателисты и пожилые члены шахматных клубов и то что-то своё особенное про этот мир понимают…
Никто не видел и не знает ночную дорогу как байкеры, никто не понимает суть современного общества как сайентологи, никто не умеет разговаривать с руинами и древними могилами как готы, и уж конечно, никто не понимает свободу, счастье, сансеты и музыку как казантипские «республиканцы». Куда мне! Я старый, предвзятый и ностальгирующий!
Я писал про попытку бегства от жизни, а в этом смысле у меня было много разных опытов. И ещё я видел, в силу профессии, такое количество людей, разных сообществ, объединений, кружков и сект, что тем, кто мне писал гневные комментарии, даже присниться не может. Я вам скажу, что какое-нибудь провинциальное творческое объединение поэтов, которые раз в неделю собираются и читают друг другу стихи, а раз в году выезжают куда-нибудь с палатками, тоже ради поэзии, которые при этом чаще всего терпеть друг друга не могут, но и не могут друг без друга жить, пьют горькую, и юные поэты трахаются с неюными поэтессами и наоборот… Изначальные идеи и мотивы создания такого объединения давно забыты, всё переродилось во что-то жуткое, несегодняшнее и безобразное, но попробуйте им об этом сказать. Они же сидят, жгут свечи, читают стихи, и в их глазах горит огонь истинной любви к поэзии, они – братство, бескорыстное и святое, и всё, конечно же, только ради стихов. Они, наверное, и убить могут – за чистоту поэтического слова.
Сколько я видел беглецов от жизни! И простите, у меня нет никакого к ним уважения и почтения, от какой бы серой и будничной жизни они ни бежали. Все эти бегства – профанация и фикция, причём часто весьма компромиссная. Есть, конечно, бескомпромиссные беглецы, но их и след простыл. Они не вернутся. Они для того и бежали, чтобы не оставить следов. А временные беглецы, чем бы они ни занимались, экстремальным спортом или религиозными практиками, мне неинтересны. Я не люблю людей, которым скучно. Уж простите меня, не люблю.
Я насмотрелся на таких в Индии. (Представляю себе гнев тех, кто себя сейчас узнает (улыбка). Пожалуйста, не надо писать мне гневных комментариев. Вы ездили в Индию за добротой и просветлением. Не гневайтесь на меня. Я ездил туда просто путешествовать. У меня не было просветлений, я не продвинутый, так что отнеситесь ко мне снисходительно.) Как же много в Индии беглецов! Там всё для этого есть: дёшево, даже очень дёшево, безопасно с точки зрения агрессии (её там нет), тепло, куча мифов и легенд, прекрасные, добрые люди, и при этом экстремально, не буржуазно, честно и во многом по-детски первобытно, то есть грязно, просто и без затей. При этом – реально другой мир! Я видел людей, которые живут там месяцами, годами, зависают в ашрамах, совершают пешие или велосипедные путешествия и находят истину практически на первых километрах пути. Видел людей, идущих к Сай Бабе и от него, видел пожилых европеек и американок в национальных индийских одеждах, с распущенными седыми волосами, которые живут тем, что кормят обезьян или индийских детей, не делая между ними большой разницы, так как им открылась более высокая истина. Эти люди честно живут в абсолютно спартанских, точнее, в настоящих индийских условиях, почти не пользуются деньгами, а у некоторых деньги по-честному и закончились. Но единственное, что эти люди никогда не потеряют и берегут как зеницу ока, – это свои британские, американские, немецкие, австралийские, российские, французские и прочие паспорта: гарантию обратного билета, который у них в виде этого паспорта всегда с собой.