170000 километров с Г К Жуковым

Бучин Александр Николаевич

– Ваши руки запятнаны кровью руководителей нашей партии и бесконечного множества невиновных большевиков!

Лазарь не выдержал. Он поднялся со стула и ударил кулаком по столу.

– И твои тоже, курва! Ты был рядом со мной, выполнял приказы и отдавал приказы. Ублюдок и выродок, твои руки тоже запятнаны кровью. Да, запятнаны!

Г. К. Жукова в изобилии снабдили фактами о преступных расправах, проводимых всеми тогдашними руководителями СССР, за исключением... Хрущева! О том, чтобы соответствующие документы были надежно спрятаны, позаботился тогдашний прихвостень Хрущева, председатель КГБ, генерал армии И. А. Серов. Так что Жуков изливал праведный гнев в заранее определенных и предписанных рамках. Маршал пригвоздил к позорному столбу тех, кто осмелился подняться против Хрущева. Он закрепил тяжкую вину массовых убийств за ними.

Жуков и только Жуков смог

блестяще справиться с этой тяжкой задачей. Любой из "старой гвардии" - Хрущев и его сторонники - не могли бросить эти убийственные обвинения в лицо своим противникам. Те вернули бы их с процентами обратно. Диалог Хрущева с Кагановичем в приватной обстановке повторился бы в куда более широкой аудитории, на Пленуме. Маршал, надо думать, гордился выполнением партийного поручения, Хрущев и К" тайком потирали руки кристально честный человек прикрыл своим именем их, повинных в массовых убийствах. Участников "антипартийной группировки" сбросили со всех постов и выставили из партии. Хрущев со своими единомышленниками вознаградили Г. К. Жукова, возвели в члены Президиума ЦК КПСС. Он достиг вершины политической пирамиды, поднялся настолько, насколько возможно министру обороны, что немедленно осложнило его положение среди кремлевских интриганов. Они сопоставляли рост маршала с судьбой другого генерала, баловня судьбы, президента США Д. Эйзенхауэра. Интриганы судили по себе, разве не может случиться так, что Жуков примерится к креслу главы государства? Чем он хуже Эйзенхауэра? Последствия, в их представлении, для партийных бонз ужасающие. Номенклатура засуетилась, в ее трущобах быстро созрел заговор против национального героя.

Хрущев предложил Жукову выполнить важную историческую миссию - съездить в Югославию и Албанию. Надо думать, он растолковал министру обороны, что только ему-де по плечу выполнить почетный долг. Маршал Советского Союза найдет общий язык с маршалом Б. Тито, врачуя моральные травмы, нанесенные Сталиным и его соратниками, начиная с размолвки с Югославией в 1948 году. Хрущев-де уже начал, а Жукову предстоит развить и завершить доброе начинание восстановления советско-югославской дружбы. Нет сомнений, что Г. К. Жуков горел желанием как следует выполнить почетное партийное поручение, когда в Севастополе поднялся на борт крейсера "Куйбышев". В сопровождении эсминцев "Бывалый" и "Блестящий" крейсер должен был доставить министра обороны СССР Г. К. Жукова в Адриатику.

Ему бы, Георгию Константиновичу, задуматься, почему избран морской путь, требовавший немало времени. Может быть, он как-то расслабился, не придал этому значения, ибо считал свою поездку в определенной степени протокольной. Если угодно, продолжением миссии доброй воли, которую он недавно выполнил: 23 января - 17 февраля 1957 года поездка в Индию и Бирму. В середине пятидесятых советские руководители, ликвидировав для себя "железный занавес", азартно занялись поездками по всему свету - мир посмотреть и себя показать. Высокое положение государственных странников гарантировало им достойный прием, как во время поездки Булганина и Хрущева в Индию в 1955 году. Тогда в Индии выразили желание принять маршала Г. К. Жукова.

И вот он на индийской земле! Президент Прасад приветствовал высокого гостя: "Хотя вы приехали в Индию впервые, но вас хорошо знает индийский народ". В чем Жуков убеждался каждый день во время памятной поездки. Начальник военно-штабного колледжа, где маршал выступил с лекцией, генерал Гояни, представляя его, подчеркнул: "Мы считаем маршала одним из самых выдающихся полководцев всех времен. Вы все знаете подвиги маршала и его войск на театрах войны и блестящий разгром врага вооруженными силами, которыми он командовал. Он командовал крупнейшими армиями, какими когда-либо руководил военачальник". С небольшими вариациями эта мысль повторялась при каждой встрече Г. К. Жукова в Индии и Бирме. В ответ Георгий Константинович благодарил, представляясь: "Я сын советского народа и солдат его армии".

Как высокие оценки достижений Жукова, так пропуск им в ответных речах упоминаний о партии фиксировались в Кремле. Зависть, черная зависть несомненно охватывала партийных бонз, прокорпевших всю жизнь над бумажками и состарившихся безвестными в кабинетах ЦК. Что они могли предъявить для обозрения зарубежной аудитории, на внимание которой они были так падки? Перечень заведования секторами, подотделами, отделами и прочим в партийном муравейнике?

Триумфальная поездка Г. К. Жукова по Индии и Бирме зримо показывала миру, кто есть кто в Москве.

Разве мог кто-нибудь из них четко и ясно рассказать о советской военной доктрине, а, отвечая на вопросы, будет ли применено ядерное оружие, трезво указать - в будущей войне, если она разразится, "безусловно, да, так как дело внедрения этого оружия в вооруженные силы зашло слишком далеко и уже оказало свое влияние на организацию войск, их тактику и оперативно-стратегические доктрины". Прав американский биограф Жукова У. Спар: "В заявлениях Жукова не было ничего, что бы уже не обсуждалось в советской военной печати. Однако примечательно, что в его обстоятельных рассуждениях отсутствовали ссылки на руководство партии или коллективное решение таких проблем, как будущая война между великими державами, и отсутствовали обязательные слова "советская военная доктрина предусматривает..." или "советская военная наука учит...". Маршал говорил от себя и только от себя, так, как подсказывал ему жизненный опыт великого полководца".

Эти соображения, вероятно, и не приходили в голову Георгию Константиновичу, честному солдату, относившему почтительное внимание к себе за счет великой страны, которую он представлял. Примерно так он, надо думать, рассматривал и свою миссию в Югославии.

В сущности, ему не предстояли серьезные переговоры, а так, обмен любезностями в плане общности судеб стран, вставших на путь строительства социализма. Где ему было знать, что стоило крейсеру скрыться за горизонтом, как во исполнение решения срочно собравшегося Президиума ЦК КПСС по всей стране прошли послушные партийные активы. Они работали по принципу: ага, мы это знали! Жадно внимавшую коммунистическую элиту досыта накормили самыми различными сплетнями о том, кто, как теперь "оказалось" - ошибочно, почитался национальным героем. Подумать только, ужасались номенклатурные коммунисты, в наши ряды затесался отступник от норм партийной жизни! Формировался в 1957 году образ врага социалистической Аркадии по рецептам 1937 года. Что не должно удивлять - главный режиссер позорного спектакля, ставившегося за закрытыми дверями партийных активов, кровавый убийца тридцатых, хотя и постаревший лет на двадцать, но не утративший хищных повадок, - Н. С. Хрущев.

В глубокой тайне от народа и высланного за моря Г. К. Жукова создавался жупел злодея, покусившегося на социалистическую девственность государства, приближавшегося в эти дни как раз к своему сорокалетию. Формула обвинения все-таки не вытанцовывалась. Тогда Хрущев с соратниками, в большинстве людьми малограмотными, ухватились за словечко "бонапартизм", звучавшее таинственно и в их глазах устрашающе. Эпитет поистерся от недавнего употребления против другого Маршала Советского Союза - Л. П. Берии. Этот преступный маршал заявил во время суда над ним в декабре 1953 года: "Особой скромностью я не отличался - это факт... Что касается моих бонапартистских вывихов, то это неверно". Кто знал, что лепетал соратник Хрущева и других на закрытом судилище. Посему, надо думать, влепили Г. К. Жукову обвинение в "бонапартизме" по совокупности подозреваемых за ним деяний.

В это время "бонапартист" вел рассудительные беседы с югославскими "товарищами", принимал и раздавал, в свою очередь, знаки внимания. Сходя на берег, Жуков распорядился, чтобы крейсер следовал в Сплит, откуда он намеревался отплыть в Албанию. На переходе командир корабля получил приказ из Москвы - вернуться в Севастополь. Крейсер ушел, оставив маршала на чужбине. Жуков окольным путем узнал, что в Кремле творится что-то неладное. Бросив дипломатию, он самолетом вернулся в Москву и прямо в свой кабинет министра обороны. Телефоны выключены, встретившиеся генеpалы шарахаются. Тут же вызов на Президиум ЦК под шквал вздорных обвинений. На следующий день - на стул обвиняемого на Пленум ЦК КПСС.

Они там развернулись вовсю, загонщики, травившие крупного зверя. После гнусной затравки - доклада Суслова, косяком пошли военные: первым - начальник ГлавПУРа Желтов, за ним, теснясь и состязаясь в угодничестве, хрущевские маршалы Бирюзов, Еременко и другие. В одной упряжке с ними давний недоброжелатель Конев. На шабаше, во что с тридцатых годов превращался в таких случаях форум партии - Пленум ЦК, председательствовал Брежнев. В основном военные жаловались - министр обороны притеснял-де политорганы. Лицемерие выступавших било в глаза, ибо все они больше или меньше натерпелись от политработников за долгую службу в армии. Но что делать, долг коммуниста повелевал им говорить так, а не иначе. В противном случае - отставка. В 1957 году ее боялись не меньше, чем тюрьмы в 1937 году.