1812 год. Пожар Москвы
Шрифт:
К рапорту Ростопчина было приложено «мнение главнокомандующего в Москве». В нем говорилось, что Верещагин первоначально при допросе упорно стоял на том, что речь и письмо Наполеона он перевел из немецкой газеты, сказывая сперва, что ее поднял близ Кузнецкого моста, потом, что получил от сына г. Ключарева, а наконец от одного почтамтского чиновника в газетной, где будто ее и переводил. Поэтому, как говорилось далее, московский главнокомандующий, принимая в соображение вышеприведенное указание Верещагина, посылал его из своего дома с полицмейстером полковником Дурасовым в почтамт для отыскания там того, кто Верещагину, по словам его, дал газету. Далее Ростопчин изложил обстоятельства происшествия в почтамте, указав, что почт-директор был с Верещагиным в отдельной комнате довольно долго наедине, и что впоследствии, уже при обыске в доме отца Верещагина, подследственный сказал мачехе о том, что Ф.П. Ключарев обещал за него заступиться [200] . Информировав Сенат о действиях Ключарева, Ростопчин не преминул уведомить, что государь император «соизволил указать Дело сие решить немедленно и без очереди».
200
Попов А.Н. Дело М. Верещагина в Сенате. С. 10–11;
Между тем, Сенат дал свое определение по делу только 19 августа. Он решил, что хотя от «пасквиля», писаного Верещагиным, ни малейшего вреда не последовало и что он написан был единственно из ветрености мыслей, но в виду того, что он наполнен дерзкими выражениями против Российского государства, от имени врага России, что делает Верещагина изменником Отечества, сей последний, по мнению Сената, должен был подвергнуться наказанию кнутом 25 ударами и ссылке в каторжную работу в Нерчинск. Писаный же им «пасквиль» следовало публично сжечь под виселицей. Мешкова, «списавшего дерзкое сочинение и сделавшегося орудием к рассеянию оного по разным рукам, лиша чинов и соединенного с оными дворянского достоинства, написать в солдаты, а буде окажется неспособным к воинской службе, то сослать в Сибирь на поселение. 1-му департаменту московской палаты уголовного суда следовало сделать строгий выговор за неправильное освобождение Верещагина от телесного наказания.
Наконец, в связи с «неблаговидными поступками» московского почт-директора Ключарева, «оказанными им при исследовании об означенном преступнике Верещагине полициею», и показавшимися подозрительными, Сенат решил: «Об оных строжайше исследовав, учинить суждение на основании законов» [201] . Так как Сенат счел рассмотренное дело чрезвычайно важным, следовало до приведения приговора в исполнение представить о нем через министра юстиции рапорт государю императору [202] .
201
Попов А.Н. Дело М. Верещагина в Сенате. С. 4–5, 10–13; Шереметевский П.В. Указ. соч. С. 244–245.
202
3 сентября 1812 г. министр юстиции И.И. Дмитриев сам напомнил и.д. обер-прокурора в 1-м отделении 6-го департамента Сената об этом деле, рекомендуя ему прислать к нему дело о Верещагине без малейшего замедления (Попов А.Н. Дело М. Верещагина в Сенате. С. 5).
Между тем, Ростопчин продолжал с большим пылом выискивать в Москве изменников, запугивать иностранцев и кормить русское простонародье разными слухами, всячески возбуждая в нем праведный патриотический дух. 26 июля Ростопчин сообщил Балашову: «Известие из Твери… о разбитии Саксонского корпуса войсками г-на Тормасова, обрадовало город и разозлило народ и против немцев. Все движение к добру, и сие находится даже в разглашениях. 60 человек будто видели, и все верят, что на Даниловском монастыре на 20-е число показалось пред светом над крестом церкви сияние, посреди коего Спаситель, благословляющий Москву. Барыня видела сон (и ему верят), что государь изволит стоять в короне, что на него хочет кидаться леопард, коего удерживают Егорий и Никола веревкой, и наконец его удавили». И далее: «Живущий у меня в доме и прежде долго живший повар француз Турне вздумал толковать на кухне благоденствие царствования Наполеонова дарованием свободы. Но люди сие на него донесли. Он в полиции, послезавтра, яко мещанин на Конной, будет высечен плетьми и отослан в Оренбург» [203] .
203
Ростопчин — Балашову. 26 июля 1812 г. // Дубровин Н.Ф. Отечественная война… С. 66.
Среди тех иностранцев, которых хватали и наказывали чуть ли не каждый день, 30 июля оказался Франсуа (по другим данным — Петр) Мутон, учитель фехтования. Ростопчин писал об этом Балашову так: «А вам сообщаю новое доказательство, что слово вольность, на коей Наполеон создал свой замысел завоевать Россию, совсем в пользу его не действует. Русских проповедников свободы нет, ибо я в счет не кладу ни помешанных, ни пьяных, коих слова остаются без действия. А сего утра один француз, дезертир в последнюю войну, по имени Mouton, живучи в доме доктора Шлегеля, вздумал говорить слуге его: что скоро они будут счастливы, и Наполеон им дает свободу. Вместо благодарности человек русский ударил его по зубам, позвал товарищей, чтоб тащить на съезжий двор» [204] . В день расправы над Верещагиным 2 сентября 1812 г. Мутон чудом не стал еще одной жертвой «народного гнева».
204
Ростопчин — Балашову. М., 30 июля 1812 г. // Там же. С.70.
В первых числах августа агенты Ростопчина напали на новый след деятельности мартинистов, который мог вывести их на Ключарева. Был арестован музыкант Вакшинский, поляк, по мнению Ростопчина, связанный с доверенными людьми Ключарева Костровым и Дружининым, и который вздумал в трактире рассуждать о том, что 15 августа Наполеон уже будет в Москве. Одновременно агентам полиции удалось перехватить два листка, которые московские мартинисты должны были отправить своим собратьям в другие города. Как выяснилось, текст листков был составлен Дружининым, тем самым, который не хотел пускать полицмейстера Дурасова в газетную комнату почтамта, и переписан канцеляристом Егором Колобовым вместе с инвалидами, состоявшими при почтамте, Васильевым и Ильиным. В листах говорилось, что «Наполеон в пределы наши взошел далеко и находится близ Витебска. Рескрипт (О созыве ополчения. — В.З.) в Москве поразил всех чрезвычайно и всякий был столбняк. Как сей случай есть чрезвычайный, вдруг набор по 4 и по 5 человек со ста, а Московская губерния ставит 10 человек». В другой записке говорилось о победах А.П. Тормасова, П.Х. Витгенштейна и М.И. Платова. Однако в конце была сделана приписка, показавшаяся полиции подозрительной: «Более сделать нельзя, как прогнать Наполеона со стыдом из России, побить его нельзя совсем, коими паче того коему подобного нет в истории, а угодно будет Творцу, то все они в минуту погибнуть могут, но то уже не во власти человеческой» [205] .
205
Ростопчин — Балашову. 4
По всей видимости, новые успехи в борьбе с мартинистами были связаны с тем, что в игру вступило новое лицо — Адам Фомич Брокер, пользующийся особым доверием московского главнокомандующего. Дед Брокера, Томас Брокер, майор шведской службы, был взят в плен русскими при разгроме Ревеля в 1710 г. Сам Адам Фомич, испытав в детстве и юности немалые превратности судьбы, оказался в конечном итоге прапорщиком в лейб-гвардии Семеновском полку и в 1795 г. вышел в отставку с чином поручика. В 1798 г. Брокер был определен помощником экспедитора отправления всех почт в Московском почтамте. Там Брокер вскрыл злоупотребления в виде существования «воровской» экспедиции, существовавшей под руководством Лукьяна Яковлевича Яковлева, через которую отправлялись партикулярные письма и посылки. Именно в те годы Брокер свел знакомство с орловским помещиком Василием Федоровичем Ростопчиным, а затем и с его сыном — Федором Васильевичем, нередко исполняя для последнего разные поручения по почтамту. В 1810 г. Брокер вынужден был уйти в отставку с чином коллежского советника. Дело в том, что новый почт-директор Ключарев приблизил к себе Л. Я. Яковлева, видимо, для организации тайных сношений с европейскими масонами. Однажды Брокер, который был в то время экспедитором иностранной экспедиции, стал свидетелем, как одна из посылок, шедшая как почт-директорский пакет, и поступившая из-за границы, разорвалась и оттуда высыпались запрещенные тарифом «брауншвейгские табакерки», пришедшие, по-видимому, от тамошних масонов. Брокер, видя это, заставил чиновника почты некоего Рудольфа составить по всем правилам службы акт, что вызвало негодование Ключарева. В результате этих событий Брокер и вынужден был подать в отставку.
Когда Александр I решал вопрос о назначении Ростопчина на пост московского главнокомандующего, последний в качестве непременной просьбы потребовал назначения Брокера полицмейстером в Москву, что и было сделано указом от 6 июля 1812 г. [206] Для этого пришлось даже основательно изменить всю структуру московской полиции, выделив для Брокера несколько полицейских частей города! Ростопчин, уважавший в Брокере прямоту характера и знавший о его ненависти к московским масонам, а также пользуясь полной зависимостью небогатого и не имевшего места Адама Фомича от него, решил его использовать в борьбе с тайными «врагами Отечества». Дело Верещагина и причастность к нему Ключарева открыли перед Брокером долгожданную возможность отомстить масонам, окопавшимся в почтамте, за все неудачи по службе и несправедливости, постигшие Адама Фомича в его почтовой деятельности. Стремления Брокера отомстить масонам совершенно совпадали с намерениями его шефа. По мнению Д.П. Рунича, который после высылки Ростопчиным Ключарева будет возглавлять московский почтамт, именно через Брокера в начале августа 1812 г. удалось подкупить «одного бедного служащего», который выкрал листок, составленный Дружининым [207] .
206
О Брокере см. публикацию его собственных незаконченных записок, комментариев к ним и его биографию (РА. 1868. Ст. 1413–1436).
207
Рунич Д.П. Указ. соч. С. 600.
Ростопчин не преминул информировать Александра I о «зловредных» замыслах московских масонов. 6 августа он сообщил о циркулировавших по Москве слухах, будто гибель России является Божьим наказанием за кончину Павла I. «Я не сомневаюсь, — писал он, — что сочинители этой бессовестной молвы суть Лопухин, Ключарев, Кутузов и Лубяновский…» Ростопчин прямо просил государя дать ему указание выслать этих лиц из Москвы «до дальнейших распоряжений» [208] . Александр I молчал.
208
Ельницкий А.Е Указ. соч. С. 265. Ф.П. Лубяновский (1777–1869), сенатор, мемуарист.
10 августа Ростопчин получил сообщение об оставлении русскими войсками Смоленска. Охваченный новой вспышкой гнева на врагов Отечества и помятуя о чрезвычайных полномочиях, которыми облек его государь (правда, в чем собственно они заключались, до конца так и не было понятно), Ростопчин приказал Ивашкину арестовать Ключарева и выслать его из Москвы. Формальным предлогом для этого акта произвола Ростопчин счел возможным указать на «новые разглашения (вероятно имелись ввиду листки, составленные Дружининым. — В.З.), и ночные у него собрания, где бывают сенатор Кутузов и Чеботарев» [209] . Около полуночи 10 августа Ростопчин вместе с Ивашкиным в сопровождении полицейских неожиданно нагрянули в почтамт, приказали Ключареву немедленно собираться в дорогу и опечатали все бумаги, находившиеся в кабинете почт-директора. Той же ночью в сопровождении квартального поручика Ключарев с женой был отправлен в Воронеж [210] . Вначале Ростопчин планировал посадить на место почт-директора своего друга действительного статского советника князя Д.Е. Цицианова, однако по здравому размышлению должен был отдать должность более сведущему в почтовом деле чиновнику, помощнику почт-директора статскому советнику Д.П. Руничу. Рунич, который симпатизировал Ключареву, в дальнейшем помог последнему оправдаться в глазах императора. Когда Александр I захотел познакомиться с бумагами, конфискованными у Ключарева, Ростопчин заявил, что они сгорели во время московского пожара. Однако оказалось, что это не так, и «суму» с бумагами сохранил Рунич. В декабре 1812 г. эта «сума» была представлена императору. В ней не оказалось ничего предосудительного [211] .
209
Ростопчин — Балашову. М., 10 августа 1812 г. // Дубровин Н.Ф. Отечественная война… С. 90. П.И. Кутузов (Голенищев-Кутузов) (1767 — 1829), куратор Московского университета, сенатор; Х.А. Чеботарев (1745 — 1815), профессор и первый выборный ректор Московского университета.
210
Ростопчин — Балашову. М., 10 августа 1812 г. // Там же. С. 90; Ростопчин — Балашову. М., 13 августа 1812 г. // Там же. С. 95; Рунич Д.П. Указ. соч. С. 599–600; Наполеон в России глазами русских. С. 209; и др.
211
Балашов — Ростопчину. СПб., 31 августа 1812 г. // Дубровин Н.Ф. Отечественная война… С. 115; Примеч. 1.