1812. Фатальный марш на Москву
Шрифт:
17
Марш неведомо куда
Военный успех Наполеона в прошлом основывался на умении быстро схватывать обстановку и, сделав анализ ситуации, действовать четко и стремительно. Однако с момента отправления на так называемую «Вторую Польскую войну» он то и дело демонстрировал поразительную неспособность к верным выводам и решительным поступкам. Для объяснения такого явления существовали, вероятно, многие причины, но, вне сомнения, одной из них выступали сложности с постижением устремлений противника – его целей и задач.
Русские потратили полтора года для развертывания войск и подготовки к наступлению, но с началом войны вдруг принялись отступать. На первых порах Наполеон ждал какой-то западни, а затем предположил, будто русские избегают сражения из страха потерпеть поражение. Он
Более романтично настроенные историки пытались приписать бездеятельность русского фельдмаршала хитроумной уловке, рассчитанной на создание у Наполеона ложного чувства успокоенности с целью задержать французов в Москве максимально дольше, а затем позволить ужасной русской зиме покончить с ними. Возможно, такая затея и в самом деле имела место. Или же Кутузов попросту не знал, как поступить и опасался сделать неправильный шаг. Скорее всего. Таким именно образом и рассуждали многие в его ставке.
Вскоре после прибытия под Тарутино фельдмаршал начал получать пополнения. На протяжении летних месяцев 174 800 солдат регулярных войск, 31 500 – иррегулярных, в основном казаки, и 62 300 ополченцев влились в действовавшие против Наполеона армии, и львиную долю вышеназванных человеческих ресурсов получил Кутузов. Его армия становилась сильнее с каждым проведенным в лагере днем, и за четыре недели, проведенные в Тарутинском лагере, войско из не более чем 40 000 измотанных и деморализованных солдат выросло до 88 386 чел. в регулярных частях при 622 орудиях. Помимо них в распоряжении Кутузова имелись еще 13 000 донских казаков и 15 000 казаков из прочих мест, плюс башкирская конница {630} . Русский главнокомандующий осознавал, что, по мере укрепления его армии, части и соединения французов, напротив, слабеют. Каждый день дозорные приводили в лагерь десятки французских фуражиров, мародеров и дезертиров, от которых он узнавал о том, сколь сильно страдает Grande Arm'ee от острой нехватки корма для коней и свежей еды для людей и о значительном упадке боевого духа противника. Кутузов по мере возможности вносил и свою лепту в те деструктивные для неприятеля процессы за счет применения созданных им «летучих отрядов». Они рыскали по окраинам занимаемого французами ареала, ловили любого, кто осмеливался высунуться оттуда, а иногда неожиданно набрасывались и захватывали малое подразделение или снабженческий обоз. Всего за пять недель сидения в Москве французы потеряли по причинам такого рода 15 500 чел {631} .
630
Shishov, 288–9; Beskrovny, Polkovodets, 274–5; Shvedov, Komplektovanie, 127–9, 136.
631
Otechestvettnaia Voina 1812 g.. Istochniki, etc. (1998), 20.
Но Кутузов не спешил переходить к регулярным военным действиям. Генеральный план Александра, доставленный из Санкт-Петербурга полковником Чернышевым и предусматривавший полное окружение Наполеона по его выходу из Москвы соединенными силами армий Кутузова, Тормасова, Чичагова, Витгенштейна и Штейнгейля, в Главной квартире фельдмаршала почтительно изучили и положили на полку, поскольку считали русские войска пока слишком слабыми и не готовыми мериться силами с французами {632} .
632
Toll, II/190–1.
Мнение это вполне справедливо, ибо, если не считать выигранного
«Опасаясь за свою репутацию, Коновницын стремился, как казалось, выглядеть очень деятельным, но, не будучи в состоянии охватить всего в целом, верно предположил, что хорошее припишут ему, а плохое ляжет на фельдмаршала, – отмечал Маевский. – Хотя, похоже, и Кутузов прибегал к той же тактике, но с противоположной целью». Коновницына от всей души ненавидел Ермолов, по-прежнему остававшийся начальником штаба при Барклае, который формально командовал объединенной армией. Находя атмосферу в ставке крайне ядовитой, тот переселился в деревню на некотором отдалении от лагеря и приезжал оттуда только по вызову {633} .
633
Maevskii, 154; Ermolov, 92.
В конце сентября, утратив терпение далее выносить сложившуюся обстановку, Барклай написал длинное и слезное письмо царю, в каковом извещал монарха, что армия находится под началом ничтожества и «разбойника», и попросил отстранить его самого от командования. «Мое здоровье разрушено, а моральные и физические силы кончились», – так объяснял Барклай собственную позицию. Он чувствовал несправедливость по отношению к себе: его стратегия полностью себя оправдала, но никто не воздал ему должных заслуг. Он спас ситуацию при Бородино, но ни один человек не желал признавать сего факта. Словно бы в добавление ко всем обидам, когда Барклай, оставив, наконец, армию, проезжал через Калугу, толпа забросала его карету камнями {634} .
634
Toll, II/204; A. N. Popov, Dvizhenie, июль 1897, 114–18; Kharkievich, Barclay de Tolly v Otechestvennoi Voinie, 34; Dubrovin, 129.
Однако отъезд Барклая не способствовал снижению накала страстей в русской ставке. Беннигсен, надеявшийся получить назначение на командование вместо Кутузова, закрутил интригу с обвинениями фельдмаршала в бездействии, небрежении обязанностями и трусости. И пусть старый главнокомандующий все так же пользовался огромным уважением простых воинов, даже младшие офицеры начинали теперь задаваться вопросом, а не присутствует ли и в самом деле некое рациональное зерно в точке зрения Беннигсена и его сторонников. После нескольких недель отдыха они изнывали от скуки и рвались в бой, в то время как циркулировавшие по лагерю слухи только больше будоражили их. «Я так долго слушал множество мнений и тревожных сплетен, что больше не знаю, во что и верить», – записал в дневнике поручик Александр Чичерин {635} .
635
Chicherin, 32.
Известие о занятии Мадрида британцами достигло Тарутинского лагеря в начале октября, но за бурными излияниями радости последовал вопрос: почему же в таком случае, пока другие сражаются с французами, сами русские сидят на одном месте? Давний призрак измены и так никуда не исчезал вовсе, когда же к русским пикетам вышел французский штабной офицер с письмом от Бертье к Кутузову, привидение начало обретать реальные очертания. Как говорилось в послании, генерал Лористон прибыл в лагерь Мюрата с просьбой к фельдмаршалу о беседе. Кутузов согласился встретиться с Лористоном на ничейной земле между двумя армиями в полночь, вне всякого сомнения, надеясь сохранить разговор в тайне.