1905 год. Прелюдия катастрофы
Шрифт:
В редких случаях действовали серьезнее. Н. А. Морозов [12] , будущий идеолог терроризма, в своих воспоминаниях описывает некоего Иванчина — Писарева, мелкого помещика, который в своем имении создал своеобразную народническую «базу». Этот товарищ хоть имел некоторое представление о народе. Большинство же просто перло напролом в белый свет.
Результатом стал, естественно, полный пшик. Понятно ведь, что надеть крестьянскую одежду не значит замаскироваться под представителя народа. Но даже если удавалось «закосить под пейзанина»… Оказалось, что народа-то товарищи народники и не знают! Выяснилось, к примеру, что в крестьянской среде молодого неженатого парня никто попросту и слушать не станет. Яйца курицу не учат. Кстати, молодым и неженатым в деревне не было слова и на мирском сходе — тогдашнем аналоге общего собрания. А вот к мастеровым, то есть
12
Забавно, но Морозов в наше время более известен как человек, разработавший теории, которые впоследствии развили Фоменко и Носовский. Разработаны эти теории были в Шлиссельбургской тюрьме.
Между тем народники мало того что сами к рабочим относились подозрительно — полагали их «испорченными городом», — но с чего-то решили, что и крестьяне их тоже не уважают. Между тем дело обстояло с точностью до наоборот.
Были и другие «открытия». Так, народники полагали, что ни в коем случае нельзя затрагивать вопросов веры — дескать, крестьяне религиозны, это их оскорбит. А выяснилось, что мужички очень любят потолковать о вере, причем проявляют при этом большую терпимость. К примеру, Морозов был совершенно огорошен, когда старообрядцы, с которыми он познакомился, ему сказали: дескать, на станции телеграфист работает, он говорит, что Бога нет, вот ведь как интересно. А человек он хороший. Морозов-то считал старообрядцев упертыми фанатиками.
С царем же получилось наоборот. Народники полагали, что на селе царя не любят, а оказалось — крестьяне не любили помещиков, ненавидели местное начальство, а вот к царю относились хорошо. Да и вообще, народников слушали по принципу: «не любо — не слушай, а врать не мешай», что пламенную молодежь изрядно раздражало. Во многих воспоминаниях (а написали их народники огромное количество) встречаются сетования: дескать, необразованный человек не способен логически воспринимать идеи. Хотя дело-то было в том, что идеи являлись бредом собачьим. Тем более, пришлым невесть откуда людям в деревне и сейчас не слишком-то доверяют, а уж тогда.
В общем, с враждебностью крестьян народники не сталкивались. Они столкнулись с полнейшим равнодушием, и это их задевало куда больше.
На данные факты стоит обратить внимание сторонникам теории заговоров. Сколько нужно иметь подготовленных агентов — то есть умеющих войти в доверие, знающих, что и как говорить — чтобы поднять «с нуля» хотя бы один уезд? Тут никакие масоны не справятся, не говоря уже об иностранных разведках.
Тем более что полиция неплохо отслеживала ситуацию — благо в сельской местности это сделать гораздо проще, чем в большом городе. В деревне каждый новый человек на виду. За народниками началась охота, и ходоки в народ обычно заканчивали так, как это изображено на картине Репина «Арест пропагандиста».
Рассматривая события из сегодняшнего времени, понятно, что полиции вообще не стоило бы вмешиваться в эти турпоходы. А еще было бы лучше — изымать наиболее упертых «буревестников» и не трогать остальных. Но тогдашние жандармы играть в такие игры просто не умели.
А народники оказались упертыми ребятами. Неудача с хождением в народ их не обескуражила. Они решили, что просто надо делать все более организованно и грамотно. Уже в 1874 году возникла «Всероссийская социально — революционная организация», которая в 1876 году переродилась во вторую серию «Земли и воли».
Тут уже начались игры в конспирацию, а соответственно вводилась дисциплина. До этого-то ни о какой дисциплине у народников речь не шла, каждый делал, что хотел — а тут пошли иные дела. Так что Нечаев просто немного опередил время.
Организация уже имела свои регулярные печатные издания — «Земля и воля» и «Листок Земли и воли». С народническими изданиями связан любопытный эпизод. Как землевольцы, так и впоследствии террористы — народовольцы строго соблюдали закон об обязательном экземпляре [13] — несмотря на то, что их издания были нелегальными. Они кидали свои листки в почтовый ящик возле входа в Публичную библиотеку или присылали по почте. Поэтому все издания землевольцев и народовольцев сохранились, на радость историкам, в отличие от творчества более поздних революционных групп.
13
Согласно этому закону экземпляр любого издания должен быть предоставлен в Государственную публичную библиотеку. Закон существовал и при СССР, и нынче. Правда, сегодня он не всегда соблюдается.
…Первоначально ребята из «Земли и
Но еще раньше началось расхождение между «пропагандистами» и «бунтарями». Вот как излагает это В. Н. Фигнер, активная участница событий:
«…До конца 76 года русская революционная партия разделялась на две большие ветви: пропагандистов и бунтарей. Первые преобладали на севере, вторые — на юге. В то время как одни придерживались и большей или меньшей степени взглядов журнала «Вперед» [14] , другие исповедывали революционный катехизис Бакунина. И те, и другие сходились в одном: в признании единственной деятельностью — деятельность в народе. Но характер этой деятельности понимался обеими фракциями различно. Пропагандисты смотрели на народ, как на белый лист бумаги, на котором они должны начертать социалистические письмена; они хотели поднять массу нравственно и умственно до уровня своих собственных понятий и образовать из среды народа такое сплоченное и сознательное меньшинство, которое вполне обеспечивало бы, в случае стихийного или подготовленного организацией движения, проведение в жизнь социалистических принципов и идеалов. Для этого требовалось, конечно, немало труда и усилий, а также и собственной подготовки. Бунтари, напротив, не только не думали учить народ, но находили, что нам самим у него надо поучиться; они утверждали, что народ — социалист по своему положению и вполне готов к социальной революции; он ненавидит существующий строй, и, собственно говоря, никогда не перестает протестовать против него; сопротивляясь то пассивно, то активно, он постоянно бунтует. Объединить и слить в один общий поток все эти отдельные протесты и мелкие возмущения — вот задача интеллигенции. Агитация, всевозможные тенденциозные слухи, разбойничество и самозванщина — вот средства, пригодные для революционера. Никому не известен час народного возмездия, но когда в народе скопилось много горючего материала, маленькая искра легко превращается в пламя, а это последнее — в необъятный пожар. Современное положение крестьянина таково, что недостает только искры; этой искрой будет интеллигенция. Когда народ восстанет, движение будет беспорядочно и хаотично, но народный разум выведет народ из хаоса, и он сумеет устроиться на новых и справедливых началах».
14
Журнал Петра Лаврова, издававшийся в 1873–1875 годах в Лондоне, позже (1875–1877) одноименная газета, выходившая в Цюрихе. Последняя, в отличие от подавляющего большинства революционных изданий, выходила регулярно, раз в две недели.
В 1877 году бунтари попытались поднять в Чигиринском уезде Киевской губернии крестьянское восстание. Ребята разобрались в ситуации и поняли, что социалистическими лозунгами крестьян не проймешь. В ход пошла легенда — дескать, царь — батюшка не в состоянии справиться с дворянами и чиновниками, а потому составил «Высочайшую тайную грамоту», в которой призывал крестьян создавать тайные общества («Тайную дружину») — с целью последующего восстания и отъема всей земли у помещиков.
Вот такая постановка вопроса была крестьянам очень даже понятна. В принципе, это развитие идей Пугачева, разве что без самозванства. Так или иначе, «Тайная дружина» насчитывала 2000 членов!
Разумеется, заговорщики «спалились» — иначе и быть не могло. Впрочем, совершенно не обязательно, что записавшиеся в «дружину» на самом деле выступили бы. Говорить о восстании и восставать — это, знаете ли, две большие разницы. Но впечатление на власти они произвели. Сажать стали больше, сажать стали веселей.
Часть землевольцев, в основном, группировавшихся на юге страны, пришли к выводу, что все эти затеи с хождением в народ бессмысленны. К этому подверстывалась обида на власти: нас сажают, гады такие! Это типичная двойная мораль революционеров всех времен и народов: дескать, мы боремся за правое дело, поэтому нам все позволено. А вот власти, которые нас за это гно- бят, — злодеи и вообще гады.