1915 год. Апогей

Айрапетов Олег Рудольфович

Между тем из 20 человек, окончивших Николаевскую академию Генерального штаба до 1885 г., к 1912 г. в болгарской армии десять человек достигли звания генерал-майора, четверо – генерал-лейтенанта (один остался в России, трое умерли, информация по одному отсутствует). Всего же к октябрю 1912 г. через русскую академию прошли 123 болгарских офицера²⁴. Накануне Балканских войн среди болгарских офицеров, причисленных к Генеральному штабу, еще превалировали выпускники русской Николаевской академии – их было 75 человек. «Итальянцы» или «туринцы» занимали второе место – 44 офицера, десять закончили французскую, четверо – бельгийскую и один – австро-венгерскую академии. Подобный состав военной элиты давал Фердинанду возможность маневрировать между различными группами; кроме того, в 1911 г. в Софии была основана и собственная военная академия с трехгодичным курсом обучения²⁵.

Конечно, говорить

о полном единстве «русских» выпускников не приходилось. Среди них были генералы Р. Д. Радко-Дмитриев, Р. Петров, Н. Иванов, М. Савов²⁶. Иметь возможность натравливать одних офицеров на других и выявлять наиболее верных себе лично – именно в этом и заключалось основное искусство Фердинанда и политика в руководстве армии. Что касается младших офицеров, то особая изобретательность здесь не требовалась. Их методично приучали разделять «официальную» и «неофициальную» Россию и относиться к первой с большой требовательностью²⁷. Так воспитывалась смена генералам, которых нужно еще было подкупать и с которыми приходилось еще считаться. Армия постоянно находилась в центре внимания принца, и истинный смысл его интриг, «сдержек и противовесов» был уже хорошо понятен современникам.

23 августа (5 сентября) 1912 г. русский посланник А. В. Неклюдов дал весьма верную оценку и природе колебаний австрийского принца, и его будущей политике. Перед началом Балканской войны Фердинанд колебался, опасаясь неудачного исхода военных действий: «Но и для Фердинанда, и для нынешнего кабинета противиться войне значило бы, при известных условиях, отказаться от власти (выделено автором. – А. О.). Фердинанд боится пуще всего восстановить против себя болгарское офицерство, т. е. единственную силу, на которую он в сущности в течение 25 лет опирался. Поэтому, если только он усмотрит, что недовольство и брожение в армии действительно принимает серьезный оборот, то постарается, по всему вероятию, свалить всю вину, весь odium болгарского бездействия на угрозы России и на малодушие нынешнего «русофильского» кабинета. Разорвав с сим последним, он в таком случае призовет к власти «министерство подсудимых» (Геннадиев, генерал Петров, Радославов, Тончев) и потщится тешить народные ожидания политическими комбинациями и искать свободы действия соглашением с Австрией»²⁸.

Для подобного политического курса, разумеется, была необходима широкая пропаганда особой требовательности по отношению к России. В политике это направление расцвело именно в начале Первой мировой войны. Борис Вазов назвал его носителей в сентябре 1914 г. «русоедами», опубликовав статью под тем же названием в газете «Мир». «Небольшая группа полукультурных людей, смелых до преступности, наглых до отвращения, появилась в Болгарии», – утверждал он. «Русоеды» были названы «носителями миазмов», заражающих общество и прививающих ему простую мысль: «Россия всегда должна нам помогать, независимо от того, с нею ли мы или являемся ее врагами»²⁹. В результате создания целой генерации именно таких политиков, их действий и выращивания лично преданной военной молодежи к 1915 г. царь Фердинанд получил то, что хотел, – прослойку, на которую уже мог положиться. Особенно надежными были младшие и средние офицеры. Как правило, они были абсолютно преданы царю и заметно отличались в обществе своими германофильскими настроениями³⁰.

Это были настроения, необходимые для карьерного роста. Фердинанд ненавидел Россию за то, что боялся русского влияния и вынужденно считался с ним, «но больше всего он, по-видимому, боялся партии македонцев и стоявших во главе ее честолюбивых вождей. Он знал, что они ни перед чем не остановятся, если сочтут это нужным для осуществления своих планов»³¹. В августе 1912 г., накануне Первой Балканской войны, когда праздновалось двадцатипятилетие правления Фердинанда, митрополит Тырновский вновь напомнил царю, и притом публично, о небезосновательности этих страхов: «Вы подняли Ваш собственный престиж, привлекли внимание держав, подняли Болгарию до ранга независимого государства, приобрели для себя титул короля, но Вы должны помнить, что за эти 25 лет Вы ни на один шаг не продвинулись к реальным целям Болгарии, тем, которые были закреплены Царем-Освободителем в Сан-Стефанском договоре!»³².

Россия, Царь-Освободитель, Сан-Стефано вообще очень часто упоминались в это время. Не обошлось без них и в манифесте Фердинанда об объявлении войны: «Слезы балканских рабов, стенания миллионов христиан не могли не потрясти их соплеменников и единоверцев, которые своей свободной и мирной жизнью обязаны Великой христианской Освободительнице. Болгарский народ помнит пророческие слова Царя-Освободителя о том, что святое дело должно быть доведено до конца… пусть

вспомнит доблестный болгарский солдат о героических подвигах своих отцов и предков и о доблести своих учителей русских освободителей. И да будет путь его от победы к победе. Вперед, с нами Бог!»³³. Победное движение закончилось катастрофическим поражением во Второй Балканской войне, развязанной Фердинандом. В июле 1913 г., когда румыны стояли в 15 км от Софии, а их патрули подходили к городу даже на 10 км, когда единственный в румынской армии самолет разбрасывал над объятой паникой болгарской столицей листовки, когда была взята Варна и болгарская эскадра укрылась в Севастополе, а продолжение военных действий, по мнению помощника главнокомандующего генерала Р. Д. Радко-Дмитриева, могло закончиться полным уничтожением болгарской армии, перед царским дворцом постоянно дежурили автомобили, готовые для бегства самого главкома – монарха и его семьи³⁴.

Сразу же после подписания Бухарестского мира 1913 г. Фердинанд заявил: «Моя месть будет ужасной»³⁵. Тогда настроение в стране достигло опаснейшей для режима точки кипения. Все искали виновников катастрофы, как справедливо отмечал один из современников, «все, кто мог, и кто не мог думать»³⁶. Однако главной проблемой нового болгарского правительства была внутренняя стабилизация – политическая и финансовая. В ходе войны Болгария понесла значительные людские и финансовые потери. Были убиты 579 офицеров и 44 313 солдат, ранены – 1731 офицер и 102 853 солдата. Общие расходы на войну составили 1 312 645 448 франков, а долг Болгарии на 1 мая 1913 г. – 1 083 289 791 франк³⁷. Для политической стабилизации необходимо было отвести ответственность за развязывание Второй Балканской войны от Фердинанда Кобурга, для финансовой – получить заем в размере не менее 500 млн левов³⁸.

В этой обстановке управление страной перешло к национально-либеральной партии. Новое правительство почти полностью состояло из политиков, лично амнистированных царем. Тогда же премьер-министром был назначен Васил Радославов³⁹. Он заявил о сильнейшем разочаровании русофильской политикой предшествующего кабинета, которая и была вопреки фактам и здравому смыслу предложена в качестве объяснения причин катастрофы Второй Балканской войны тем, «кто не мог думать»⁴⁰. В качестве нового премьер-министра В. Радославов сформулировал основной принцип своей политики следующим образом: «Достижение народных идеалов с помощью Австрии, а не России». Впрочем, эти идеалы, основа которых покоилась на границах сан-стефанской Болгарии, были одинаковы для всех болгарских правительств⁴¹. Разница между ними заключалась только в том, на какую страну предлагала опираться та или иная сила для достижения этих границ.

Стамболовисты, представителем которых условно можно было назвать и В. Радославова, традиционно занимали русофобские позиции. «Порядок вещей после Второй Балканской войны, – отмечал Э. Грей, – был основан не на справедливости, а на силе. Он создавал непреодолимые сложности в будущем»⁴². Одним из зримых последствий этого нового порядка на Балканах стала проблема беженцев в Болгарии. На июнь 1914 г. в стране их было 140 тыс., только в Софии находились 8700 беженцев, единственным пропитанием которых являлись хлеб и вода⁴³. Все это были люди, не настроенные в пользу нейтралитета, а с их мнением правительство Болгарии не могло не считаться. Тем не менее оно немедленно приступило к поиску потенциальных союзников для реванша, обратив особое внимание к Константинополю. Болгария и Турция остались одинаково неудовлетворенными условиями Бухарестского мира 1913 г., обе они жили с надеждой на их пересмотр. В какой-то степени эту надежду можно было понять.

Неудивительно, что в том же 1913 г. на конференции по демаркации в Константинополе глава болгарской делегации генерал-лейтенант Михаил Савов (помощник Верховного главнокомандующего Фердинанда Кобурга в Первую Балканскую войну) предложил туркам заключить наступательный и оборонительный союз, по условиям которого Болгария уступала Турции территории во Фракии при условии и по мере расширения своих владений в Македонии. Эти переговоры шли с перерывами вплоть до ноября 1913 г.⁴⁴ Завершились они 6 (19) августа 1914 г. подписанием болгаро-турецкого союзного договора на условиях сохранения статус-кво. Предложения болгарского военного агента в Турции полковника Тодора Маркова об ориентации на Россию были проигнорированы⁴⁵. Правительство В. Радославова вело также и переговоры по вопросу о займе. Они были непростыми, но повлияли на поведение Болгарии в мировой войне не в меньшей степени, чем определение принадлежности спорной зоны в Македонии. Эти контакты и поиски Софии не прошли незамеченными.