1915 год. Апогей

Айрапетов Олег Рудольфович

19 июля Э. фон Фалькенгайн высказал пожелание организовать демонстрацию перед Рижским заливом или в самом заливе. Развитие наступления на Ригу было уже под вопросом, но такая акция, по мнению начальника Генерального штаба, была бы очень полезной⁴¹. Идея Э. фон Фалькенгайна понравилась командующему морскими силами Балтийского моря гросс-адмиралу принцу Генриху. Командование германским флотом приняло решение активизировать действия на Балтике и подготовить прорыв через Ирбенский пролив в Рижский залив с целью проведения минирования Моонзунда и перекрытия брандерами гавани Пернова, где, как ошибочно предполагали немцы, базировались русские субмарины⁴². В состав сформированной для этой цели эскадры первоначально планировалось ввести семь линкоров додредноутного типа, шесть крейсеров, 24 эсминца и миноносца

и другие корабли. Для прикрытия этих сил от возможного удара русских дредноутов из Гельсингфорса из состава флота Высоких морей выделялись восемь линкоров-дредноутов, три линейных крейсера, четыре крейсера, 32 эсминца и миноносца, 13 тральщиков⁴³.

К началу июля русские морские силы Рижского залива состояли из минной дивизии (20 эсминцев с 4-дюймовой артиллерией и 16 старых миноносцев), четырех канонерских лодок, минного заградителя, двух дивизионов старых подводных лодок с плавбазой и нескольких вспомогательных судов⁴⁴. Превосходство германцев на море было полным. 18 (31) июля 1915 г., для того чтобы получить в районе Риги корабль с мощной артиллерией, под прикрытием крейсеров «Рюрик», «Адмирал Макаров», «Баян», «Богатырь» и «Олег» в залив через Ирбен был введен эскадренный броненосец «Слава». Операцию прикрывали линкоры «Павел I» и «Андрей Первозванный». Это был риск. В случае неудачи в Рижском заливе броненосец уже не мог покинуть его воды и был бы обречен⁴⁵. С 1914 г. командование флота начало работы по углублению канала Моонзунда, планировалось довести его до 30 футов, но к 1917 г. успели достичь только показателя в 26,5 фута. Тем не менее эти работы позволили уже осенью 1916 г. вводить через Моонзунд в Рижский залив тяжелые крейсеры и эскадренный броненосец «Цесаревич» и даже вывести на зимовку 1917 г. «Славу»⁴⁶.

Усиление Балтийского флота в Рижском заливе укрепило положение правого фланга русских армий: вход в Ирбенский пролив прикрывали теперь не только минные позиции и сооружавшаяся в это время батарея на мысе Церель, но и четыре 305-мм орудия «Славы» (кроме того, в тылу, на острове Моон, были установлены две батареи – пять 254-мм и четыре 152-мм орудий и одна батарея на два 75-мм орудия в Рогокюле)⁴⁷. «Однако слишком преувеличивать значение ввода «Славы» для обороны было нельзя; несомненно, мы были усилены на четыре 12-дюймовых орудия, – вспоминал один из офицеров Балтийского флота, – но, увы, старого образца и совсем недальнобойных, а сам корабль был уже настолько устаревшим, что, конечно, не мог противостоять современным линейным кораблям, которые мог легко прислать сюда противник»⁴⁸.

Действительно, ввод в Рижский залив «Славы» был замечен немцами уже 31 июля, и они приняли решение ускорить подготовку прорыва. На Балтику из Северного моря перебрасывались значительные силы: дивизия линейных кораблей, четыре малых крейсера и четыре флотилии эсминцев⁴⁹. Устаревший линкор и около 20 старых миноносцев не могли гарантировать прочный контроль над входом в Рижский залив, и у командования СевероЗападного фронта возникли опасения по поводу возможности вражеского десанта в районе Риги в тылу русских войск. У М. В. Алексеева они оказались весьма стойкими⁵⁰. Германские атаки шли теперь по всей линии Северо-Западного фронта в Польше. Задача этих концентрических ударов сводилась к сковыванию русских сил и недопущению образования свободного резерва у русского командования, и она была решена.

6 (19) июля М. В. Алексеев писал: «Настроения противника ясны: заставить нас под угрозою покинуть Вислу и Варшаву. Постепенно они сжимают клещи, для борьбы с которыми нет средств»⁵¹. Общие потери немцев в Праснышском сражении составили 199 офицеров и 8772 солдата, наши – 361 офицер и 39 464 солдата, из которых в плен попали 40 офицеров и свыше 16 тыс. солдат. Русская армия потеряла 12 орудий (из них два тяжелых), 48 пулеметов и около 30 тыс. винтовок. Если германцы смогли восстановить свои потери в течение 8-15 дней, то русские ввиду ограниченного запаса подготовленных резервов и материальных средств сумели сделать это гораздо позже – через 1,5–2 месяца⁵². Положение русской армии оставалось стабильно тяжелым. К лету 1915 г. людские потери и недостаток боеприпасов к орудиям значительно ослабили даже две первые по боеспособности категории русских дивизий.

По свидетельству главнокомандующего

Северо-Западным фронтом, положение здесь постоянно ухудшалось: «…наряду с высокой доблестью получаются такие печальные результаты, проявляются признаки такого малодушия, трусости, паники, что ими сразу наносится непоправимый ущерб общему делу и проигрыш сражений, длительной борьбы. Конечно, есть причины: мало офицеров, отсутствие коренных, прочных офицеров; малая обученность массы, полная ее несплоченность в войско; наконец, подавляющая масса артиллерийских снарядов, против которых мы не имеем соответствующего богатства, даже приблизительного… все это деморализует, сопровождается позорным бегством, массовыми сдачами в плен с потерею своих пушек»⁵³. Длительное отступление, постоянное и иногда внезапное оставление позиций вызывало падение морали и дисциплины в армии.

А. В. Горбатов, служивший как раз в регулярной, довоенной части, вспоминал: «Конечно, все это способствовало упадку дисциплины, наиболее заметному в обороне. Правда, в Карпатах переход к обороне нисколько не вселял сомнений или тем более неверия. Наоборот, после длительного и успешного наступления солдаты были довольны, что получают заслуженный отдых. Совсем иное дело переход к обороне после длительного отступления, да еще при такой неразберихе. Солдаты пали духом, стали приписывать противнику непобедимость, не верили в прочность обороны и считали ее только отсрочкой дальнейшего отступления»⁵⁴. Отступление в условиях лета 1915 г. подрывало мораль и рядовых, и офицеров, и высшего командования. С остатками кадровой армии терялись надежды на будущее.

В цитируемом уже письме М. В. Алексеев описывал ситуацию на своем фронте следующими словами: «Нет подготовленных солдат; у меня в рядах недостает свыше 300 т. человек. А то недоученное, что мне по каплям присылают, приходится зачислять в число «ладошников» (новый термин для настоящей войны), которые, не имея винтовок, могут для устрашения врага лишь хлопать в ладошки. Нет винтовок. и скоро не будет. А ведет это к постепенному вымиранию войсковых организмов. Есть дивизии из 1000 человек; чтобы их возродить, нужен отдых, прилив людей с ружьями, некоторое обучение. Если всего этого нет, то остается израсходовать золотой кадр из последней тысченки, но за то уже на все время войны нужно вычеркнуть дивизию, ибо она из ничего не создастся. Будет сброд «бегунов»⁵⁵.

Главнокомандующий Северо-Западным фронтом вновь стал перед сложнейшим выбором. 6 (19) июля он писал жене: «Нет совсем патронов. Во время жестоких боев мне идут вопли: «патронов». там-то должны были отойти за отсутствием патронов, там-то нечем драться. И я рассылаю жалкие крохи, которые скоро иссякнут, потому что прилива нет, или это сочится по таким каплям, что каждую минуту страшишься, что придется уходить, не отстреливаясь, потому что будет нечем. Будем ли отходить или бежать при таких условиях, сказать очень трудно. Быть может, было бы лучше, если бы я смотрел и переживал все это нервно, суетясь в шуме. Но сохранившееся спокойствие обостряет боль сознанием своей беспомощности, заброшенности. Мне было бы легче, если бы я мог плакать, но я не умею теперь сделать и это. Горькую чашу пью я и те, которых я шлю не в бой, а наубой (выделено М. В. Алексеевым. – А. О.), но я не имею права не сделать этого и без борьбы оставить врагу многое»⁵⁶.

Генерал делал все, что было в его силах, чтобы прикрыть угрожаемый участок в своем тылу. За четыре дня боев, с 13 по 17 июля, численность русских сил на участке немецкого наступления возросла с 44 батальонов с 128 орудиями до 100 батальонов с 262 орудиями. Против них действовали соответственно 13 июля – 72 батальона с 792 орудиями и 17 июля – 132 батальона с 1064 орудиями⁵⁷. На возможные решения главнокомандующего Северо-Западным фронтом влияние оказывала не только обстановка на фронте. Ставка до последнего вмешивалась в ход дел, давая весьма противоречивые указания. 10 (23) июля 1915 г., в день принятия решения о начале эвакуации гражданских учреждений Варшавы, Ф. Ф. Палицын записал в своем дневнике ориентировку великого князя Верховного главнокомандующего: «Лозунг «Армию, когда нужно, выведите, но Варшаву держите до крайности» связывает главнокомандующего (то есть М. В. Алексеева. – А. О.). Одно противоречит другому, и это противоречие создает решениям главнокомандующего большие затруднения»⁵⁸.