1917 год: русская государственность в эпоху смут, реформ и революций
Шрифт:
Становление в России в начале века политических партий, как известно, изучалось давно. Но к середине 80-х годов, и это видно на примере последних обобщающих работ по этой теме, происходит консервация подходов к ней. Всё многообразие тогдашней политической палитры сводили к двум цветам. Шло чёткое деление на большевиков и все остальные партии. Между этими двумя лагерями если и могут быть какие-то отношения, то они сводятся к временному компромиссу, но чаще – к непримиримому противоборству [20] . В сегодняшних исследованиях такого жесткого разграничения нет. Наоборот, разговор ведётся о наиболее общих вопросах партийного строительства в те годы. Важнейшей становится тема многопартийности как одного из проявлений молодого гражданского общества [21] .
20
См., напр.: Непролетарские партии в России. Урок истории. М., 1984; Басманов М. И., Гусев К. В., Полушкина В. А. Сотрудничества и борьба. М., 1988; и др.
21
См., напр.: Шелохаев В. В. Феномен многопартийности в России // Крайности истории и крайности историков. М., 1997.
Постановка вопроса о многопартийности в России оказалась весьма продуктивной [22] . Через призму формирования гражданского общества рассматривается процесс адаптации элиты к новой политической среде. Прослеживаются попытки интеллигенции войти во
22
По существу, именно она легла в основу большинства важнейших публикаций по истории партий в России конца XIX – начала XX вв., будь то энциклопедические или документальные издания. См.: Политические партии России. Конец XIX – первая треть XX века: энциклопедия. М., 1996; Программы политических партий России. Конец XIX— начало XX вв. М., 1995 и др.
23
Думова Н. Г. Кадетская партия в период первой мировой войны и февральской революции. М., 1988; Тютюкин С. В., Степанов С. А. Чёрная сотня в России (1905–1914 г.). М., 1992; Алексеева Г. Д. Критика эсеровской концепции Октябрьской революции. М., 1989; Вишневски Э. Либеральная оппозиция в России накануне первой мировой войны. М., 1994 и др.
24
См., напр.: Аврех А. Я. Масоны и революция. М., 1990; Платонов О. А. Терновый венец России. М.,1995 и др.
25
См., напр.: Большевики. Документы по истории большевизма с 1903 по 1916 год бывшего Московского Охранного Отделения. М., 1990; Тютюкин С. В., Шелохаев В. В. Марксисты в русской революции. М., 1996. Нельзя не сказать и о том течении в большевизме, которое связано с именем А. А. Богданова. Воззрения Богданова на революцию и его деятельность были столь оригинальны, что некоторые зарубежные авторы выдвигают экстравагантные теории антиленинского большевизма, что, впрочем, не так уж и далеко от истины, если вспомнить дальнейшее развитие советской системы и, в частности, большевистской идеологии (См.: J. Biggart. Anti-Leninist Bolshevism. The Forward Group of RSDRP, Canadian Slavonic Papers. 1981,23, 2. P. 134–153). Растёт интерес к Богданову и у нас в стране, свидетельством чему может служить выход сборника материалов: Неизвестный Богданов: в 3 кн. / под ред. Г. А. Бордюгова. М., 1994–1995.
Вместе с тем стоит отметить, что сегодня пока рано говорить о единой трактовке многопартийности историками. До сих пор нет согласованного понимания ни её характера, ни её природы. Открытым остаётся даже проблема хронологических рамок её существовать в нашей стране. Одни историки относят конец многопартийности к весне 1918 года, когда левые эсеры покидают правительство. Другие – к лету, когда из Советов изгоняются сперва правые эсеры и меньшевики, а затем и левые эсеры. Наконец третьи полагают, что о ликвидации многопартийности можно говорить применительно к середине эпохи нэпа. Уже одно это говорит о том, какой разный смысл вкладывается в понятие многопартийности. Для одних – это участие в политической жизни нескольких партий. Для других решающим признаком её является участие нескольких партий в органах власти. По мнению В. И. Миллера, эта многоголосица стала следствием смешения двух понятий – «многопартийность» и «многопартийная (политическая) система». Для него многопартийность ещё не предполагает участия разных партий в управлении. Тогда как многопартийная политическая система, наоборот, немыслима без участия ряда партий в осуществлении политической власти, причём независимо от того, выступают ли они в правительственном блоке или составляют оппозицию. Более того, Миллер полагает, что оппозиция – это обязательный компонент многопартийности [26] .
26
Миллер В. И. Осторожно: история! М., 1997. С. 23–24.
Оппозиции как важной составной части политического процесса в XX веке посвящено специальное исследование, которое так и называется «Власть и оппозиции». Предметом исследования в нём, как можно судить по названию, стали отношения в сфере осуществления государством своих властных полномочий. Речь идёт о том же, что и у Л. Холмса, т. е. о взаимодействии различных импульсов власти. Посмотреть под этим углом зрения на роль оппозиции крайне важно. Своей критикой власти оппозиция ставит себя как бы вне существующего режима. Но, по сути, она является его элементом. Причём важным, стабилизирующим систему элементом. Складываются механизмы ненасильственного решения спорных вопросов. Роль оппозиции в них – вовремя выявлять точки напряжения и замыкать их на себя. Выводы, полученные в монографии, заставляют задуматься и о том, может ли оппозиция восприниматься как нечто единое. Но вопрос может звучать и острее. Вопрос можно и заострить. Какую оппозицию следует считать системной и несистемной? Была ли таковая в России? Представляется, что несистемной может считаться лишь та оппозиция, которая придерживается идеалов, в корне отличных от тех, что исповедываются властью. В России же и власть, и все ветви оппозиции стояли на позициях этатизма. И власть, и её оппоненты готовы были абсолютизировать государство как элемент трансформации общества. Не отсюда ли та непримиримость и ожесточённость борьбы за власть, что так ярко проявились в те годы? [27]
27
Власть и оппозиция. М., 1995.
Изучение политических партий начала века в целом может восприниматься в рамках получивших в последнее время широкое хождение разнообразных теорий элит. В самом деле, каких бы партий мы ни касались, будь то рабочих, буржуазных, крестьянских, национальных или других, во всех ядро составляла интеллигенция. Тем самым многопартийность – это своеобразный ответ элиты на процессы модернизации, а также на раскол в своей среде.
Как шли процессы приспособления к условиям гражданского общества социальных низов? Работ, посвящённых этому аспекту, существенно меньше. Хотя в целом, применительно к крестьянству, можно говорить, что адаптация давалась ему нелегко. Наряду с духовным освобождением модернизация несла крестьянству разрушение основ его жизненного уклада. Прежде всего, речь здесь идёт о патриархальных представлениях и коллективистских ценностях русского крестьянства.
Можно предположить, что похожим образом обстояло дело и у рабочего класса. Впрочем, городская урбанистическая среда была более доступна новшествам. Но она же была более беззащитна перед пагубными сторонами радикальной ломки национальных устоев. Не в этом ли одна из причин криминализации российского общества рубежа веков? [28] Сюда же можно отнести и вообще рост девиантного поведения в России. В частности, при изучении сексуальных аномалий авторы сходятся во мнении, что такое поведение могло быть следствием нереализованных естественных социальных возможностей молодёжи [29] .
28
См.: Зориков П. В. Криминогенная обстановка как результат и фактор социальной мобильности в России в начале XX в. // Революция и человек. Быт, нравы, поведение, мораль.
29
См. об этом: Булдаков В. П. Революция и человек (методологические заметки) // Крайности истории и крайности историков. М., 1997. С. 28.
Что касается более широких проблем рабочего класса в этот период, то среди по-настоящему новаторских работ здесь следует назвать монографию Т. В. Бойко. Посвящена она как раз проблеме адаптации рабочих к гражданскому обществу посредством приобщения к современной культуре. Интерес представляет также источниковая база работы. Она написана на материалах буржуазной и монархической печати тех лет [30] . Это позволяет посмотреть на рабочий класс глазами так называемого «общественного мнения» тех лет. И этой авторской находки нельзя не оценить. Благодаря такому подходу, как в зеркале, видна физиономия самой интеллигенции. Узкая, крайне претенциозная среда, с пренебрежением относящаяся к народным устоям. Культура народа воспринимается ею как примитив. Развиваются лишь те её элементы, что могут быть вписаны в открытое общество. А сама просветительская деятельность «образованных сословий» подчас чем-то сродни устройству в Северной Америке резерваций и этнографических музеев для индейцев. Словом, монография Бойко может дать пищу для очень далеко идущих размышлений. В целом с исследовательницей можно согласиться в том, что печать сыграла и положительную роль, которая выразилась в том, что в отсутствие других форм выражения общественного мнения она была чуть ли не единственной трибуной, полем для диалога и противостояния самых разнообразных сил по самым разнообразным вопросам. Только вот что понимать под «общественным мнением» применительно к рубежу веков? Позицию образованных классов? Что-то другое, более широкое? Единого мнения пока нет… [31]
30
По проблематике печати на рубеже веков выходили в последние годы и специальные исследования, напр.: Алафаев А. А. Русский либерализм на рубеже 70–80-х гг. XIX в.: Из истории журнала «Вестник Европы». М., 1991; Общественно-политическая проблематика периодической печати России (XIX–XX вв.): сборник статей. М., 1989; Курукин И. В., Мохначёв М. П. Проблемы истории России в консервативной публицистике второй половины XIX – начала XX в. (журнал «Русский вестник», 1856–1906). М., 1990; Махонина С. Я. Русская дореволюционная печать (1905–1914). М., 1991; Волкова Т. И. Общественно-политическая жизнь России на рубеже XIX–XX столетий: (На материалах периодической печати): тексты лекций по спецкурсу. Ярославль, 1991; и др.
31
Бойко Т. В. Рабочие России и культура. Полемика на страницах консервативной и либеральной периодики начала XX века. М., 1997. С. 7. См. также по другим аспектам вопроса: Рабочие и средства массовой информации на рубеже веков: Печать и рабочее движение в Центральном промышленном районе в период империализма: сборник научных трудов. Ярославль, 1988; Полозов А. В. Рабочий вопрос на страницах либеральной газет газеты «Северный край» // Буржуазия и Рабочие России во второй половине XIX – начале XX века: материалы конференции. Иваново, 8–10 июня 1993 г. Иваново, 1994; а также сборник публицистики тех лет: Возвращённая публицистика. Кн. 1. 1900–1917. М., 1991; и др.
В будущем заслуживает внимания сам феномен приобщения масс к рационалистической культуре. По своей природе эта культура распадается на составляющие её элементы. В то же время традиционное мышление цельно, органично. Переход от одного типа восприятия к другому ещё должным образом не описан даже психологией, не то что историей. И в то же время, применительно к русским рабочим, историки располагают некоторым материалом для анализа. Эти материалы дают возможность утверждать, что в культурно-просветительских обществах, возникших после 1905–1907 гг. сосредотачивались наиболее радикальные элементы. Они решительно отвергали либеральное просветительство филантропствующей интеллигенции. Но почему?
Этот феномен разобран в одной из работ А. С. Балакирева. Он, в частности, обратил внимание, что именно в этих кружках зародилась пролетарская поэзия с её космизмом и библейско-апокалиптической лексикой. Руководители подобных кружков из социалистов единодушно отмечали жгучий интерес их участников к глобальным проблемам – происхождению мира, жизни, человека, бессмертию души. Этот интерес существенно превышал, казалось бы, естественную склонность аудитории к социально-экономическим проблемам. И для того чтобы найти контакт с аудиторией, пропагандист, вопреки своим первоначальным планам, вынужден был этот интерес удовлетворять. Очевидно и космизм рабочей поэзии, и интерес рабочих активистов к мировоззренческим вопросам были преломлением цельной народной культуры. Тем самым тяга рабочих к рационалистическим установкам шла через совсем иной смысловой ряд, чем тот, что навязывался им элитой. Культурная работа верхов, тем самым, могла вести к отупению масс, покорной их части, либо к ещё большему радикализму активного элемента. Сам же радикализм происходил из того, что условия нового времени разрушили прежнюю интегральную картину мира, и требовалось создать новую модель, восстанавливающую утерянное единство, но уже на новом уровне. По сути, у Балакирева речь идёт о конфликте двух типов социальных утопий, направленных в будущее. Одной придерживалась интеллигенция, совсем другой – рабочий класс [32] .
32
См.: Балакирев А. С. Русские коммунистические утопии и учение Н. Ф. Фёдорова // Россия. XXI. 1996. № 1–2. С. 121–123. Поскольку в наше время эта проблематика может получить долгожданное развитие, укажем хотя бы самую необходимую её библиографию: Персиц М. М. Атеизм русского рабочего. 1870–1905. М., 1964; Розенталь И. С. Культурно-просветительные организации и углубление классового самосознания российского пролетариата в период 1905–1914 гг. // Рабочий класс и рабочие России в период империализма: сборник трудов / МГЗПИ. М., 1978. Вып. 55; Садофьев И. Что такое Пролеткульт // Мири человек. 1919. № 1; Кленборт В. М. Русский читатель-рабочий. Л., 1924; Кленборт В. М. Рабочий класс и культура. Т. 1–2. М., 1925; Левин И. Д. Рабочие клубы в Дореволюционном Петербурге. М., 1926; Лядов М. Н. Как зарождалась московская рабочая организация // На заре рабочего движения в Москве. М., 1932; Шестаков П. М. Рабочие на мануфактуре Т-ва «Эмиль Циндель» в Москве: статистическое исследование. М., 1900; и др.
Близко к этой стоит и ещё одна проблема. Речь идёт о работе на рубеже веков части видных юристов правоведов над реформой трудового законодательства. Здесь перед нами опять образчик отношения интеллигенции, причём её передовой части, к народным устоям. Среди деятелей той эпохи, много сделавшим для облегчения положения рабочих, можно назвать И. X. Озерова, Л. С. Таля, И. С. Войтинского [33] и других. Признавая их заслуги, нельзя не отметить, что образцом для написания своих работ они брали не народные институты демократии, а аналогичные учреждения запада. Когда возникла потребность поднять проблемы рабочего законодательства в печати, то В. П. Литвинов-Фалинский, видный государственный деятель, в прошлом преподаватель и фабричный инспектор также избрал опыт Германии [34] . Вместе с тем в России были свои формы труда и отношения к нему [35] . Можно ли было их игнорировать при выработке отечественной концепции трудового права?
33
См.: Войтинский И. С. Стачка и рабочий договор по русскому праву. СПб., 1911; Озеров И. X. Борьба общества и законодательства с дурными условиями труда. СПб., 1901; Озеров И. X. Фабричные комитеты и коллективный договор. М., 1902; Таль Л. С. Тарифный (коллективный) договор как институт гражданского права. СПб., 1909; Таль Л. С. Трудовой договор. Цивилистическое исследование. Ярославль, 1917.
34
См. об этом: Лушникова М. В. Вклад российской интеллигенции в разработку трудового законодательства в конце XIX – начале XX веков // Интеллигенция в России: традиции и новации. Иваново, 1997.
35
Платонов О. А. Русский труд. М., 1991.