1917: Вперед, Империя!

Бабкин Владимир Викторович

Отзвучали гимны Греции и Румынии. Наступила очередь России.

На сцену вышел Федор Михайлович Шаляпин и затянул во всю мощь своего голоса:

– Боже, Царя храни!

Сильный, державный,

Царствуй на славу, на славу нам!

Весь зал повернулся ко мне лицом и слитно торжественно продолжил, гремя далеко за пределы театра:

– Царствуй на страх врагам,

Царь православный!

Боже, Царя храни!

Петь Гимн имени себя я как-то не мог, поэтому лишь стоял, сохраняя соответствующую торжественному случаю мину на лице. К своему изумлению замечаю, что Иоланда поет вместе со всеми, точно так обратив

свой взор на меня.

Блин, у меня прямо глаза защипало от чувств и их переполнения. Вроде, ничего такого, подумаешь выучила слова Гимна страны, в которую летела выйти замуж и стать Императрицей. Она учила квадратные метры текста, отчего бы не выучить шесть строк Гимна? Но именно в этот момент, я как-то… Ну, как-то так, в общем… Было, что-то в ее глазах в этот момент.

Ну, все подходит к концу, и гимны тоже. Все занимают места, а мой адъютант все так же отрицательно качает головой. Да, что ж такое-то! А если они там навернулись где-то? Вот что я должен тут думать, изображая при этом благость и торжественность? Я тут сижу, а у меня там шведы, мм… немцы Двинск наверняка уже взяли!

Что ж, пока слушаем оперу. Делать все равно нечего.

А опера меж тем уж шла полным ходом. Что-то там пели, якобы слепая девушка ходила по сцене и не знала о том, что есть еще такие органы чувств, как зрение. Жила себе в неведении, пока добрый рыцарь, как это обычно бывает, не влез, куда его не просят и не растолковал бедной принцессе что-почем в этой жизни. Царственный папа поначалу огорчился, затем осерчал, после чего приказал казнить к едреней фене дерзкого наглеца, но тут добрый доктор надоумил папашу, что коль принцесса уж типа влюбилась, так пусть постарается захотеть своими глазами увидеть любимого. В общем, все хорошо кончилось. По крайней мере на сцене. Девушка прозрела, наши выиграли.

Полковник отрицательно качает головой.

Откровенно говоря, я вовсе не заядлый театрал. Шаляпина вот было интересно послушать, причем не Гимн, а что-то классическое из его репертуара. Но Шаляпин сегодня сугубо на подпевке и явно напоминает, что я обещал ему аудиенцию…

Принцесса с интересом следила за происходящим на сцене. И поди пойми, ей и вправду нравится, или это еще очередная приветливая мина, долженствующая кому-то что-то там демонстрировать?

Тенор Лабинский, кстати, пел хорошо и, если бы я не был весь на взводе, возможно, я бы и получил какое-то удовольствие от происходящего. Сейчас же все это как-то проходило мимо моего сознания, занятого государственными терзаниями, так что я очнулся лишь тогда, когда понял, что вокруг меня что-то происходит.

Картина Михая Зичи

"Спектакль в московском Большом театре по случаю священного коронования императора Александра II."

События за полвека до описываемых в романе, но дух подобного собрания в Большом театре уловить можно. Разве что наряды другие, хотя наверняка и в 1917 году они были ничуть не менее роскошными.

______

А происходило вот что. Весь зал вновь встал и повернулся к Императорской ложе. В некоторым недоумении смотрю на происходящее и тут до меня доходит, что именно

сейчас поет Лабинский в роли Водемона. Он пел и обращался не к своей партнерше по сцене, а глядя на сидящую рядом со мной Иоланду. Причем, судя по тому, что и его партнерша и все остальные смотрели на принцессу, это не была импровизация.

– Чудный первенец творенья,

Первый миру дар Творца,

Славы Божьей проявленье,

Лучший перл Его венца!

Явно польщенная Иоланда встала с места и склонила голову в изящном поклоне, а затем улыбнулась такой искренней улыбкой, что хоть саму на сцену прямо сейчас. Впрочем, зачем ей на сцену? На нее и так смотрят все без исключения!

– Солнце, небо, звезд сиянье,

Наполняют мир земной,

Всю природу и созданья,

Несказанной красотой!

Появился полковник Абаканович и найдя меня взглядом, сделал ладонью жест, как будто что-то спланировало, после чего утвердительно кивнул, показав мне сначала два пальца, а затем и большой палец, в жесте, означающим, что все хорошо. Все. У. Нас. Хорошо!

Я кивнул и поднявшись со своего места, неожиданно для себя запел вместе со всем залом:

– И познал я, недостойный,

Вас, о, дева красоты,

Стан ваш девственный и стройный,

Образ милый и черты,

Да, вы первенец творенья,

Лучший миру дар Творца!

Вот откуда я знал слова арии? А Бог его знает. Возможно, что-то навеяло из прошлой жизни. Но я готов был петь не хуже тех, кто на сцене!

Я и плясать вприсядку был готов, если что.

Наконец, объявили антракт и ко мне тут же просочились оба моих адъютанта. Абаканович протянул мне конверт телеграммы. Открыв ее так, чтобы никто не смог разглядеть текст, читаю:

«ГОСУДАРЬ! ПТИЦЫ ДОСТАВЛЕНЫ В УСЛОВЛЕННОЕ МЕСТО. ПЛАН Б ИСПОЛНЕН. ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА ПОЛКОВНИК СЛАЩЕВ».

Наклоняюсь к уху адъютанта:

– Передайте генералу Свиты Слащеву, что я жду его с птицами в Марфино. Пусть поторопится.

Полковник кивнул и испарился за дверью. Принцесса, дождавшись, когда я освобожусь от дел, подошла ко мне.

Весело подмигиваю ей:

– Ну, что, не передумали? Может все-таки будете Иолантой? Как вас встречали!

Иоланда-Мария грустно улыбнулась:

– Да, встречали прекрасно. Я тронута. Но, нет. Здесь, в высшем обществе, это может было бы и хорошо, но там, за стенами театра это не лучший выбор. Однако я вижу, что вам принесли хорошие новости?

– О, да, моя прекрасная Ио-Мария! Еще не знаю подробностей, но если все так, как я думаю, то… То потеря Двинска и даже Риги уже не будет иметь никакого значения. Мы сегодня выиграли эту войну.

* * *

ИЗ СООБЩЕНИЯ РОССИЙСКОГО ТЕЛЕГРАФНОГО АГЕНТСТВА (РОСТА) ОТ 21 июля 1917 года.

В Софии объявлено о формировании нового правительства. Новый премьер-министр Болгарии генерал-лейтенант Иван Фичев официально обратился к России и Италии с просьбой о перемирии на фронтах сроком на 72 часа.

Информации об официальной реакции Москвы и Рима пока не поступало.

Мы будем следить за развитием ситуации.

* * *

МОСКОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ИМПЕРАТОРСКАЯ РЕЗИДЕНЦИЯ «МАРФИНО». 22 июля (4 августа) 1917 года.

– Добро пожаловать в Россию, господа!