192 избранные страницы

Смолин Ефим Маркович

Профессор вытер пот со лба.

– Тысячу двести!..

– Иван Кузьмич!
– закричала сестра.
– Тыщу двести взял - просит добавки!..

Репортер несколько разочарованно спросил:

– Значит, это не пришелец?

– Это Желудков ваш - пришелец, - сказал профессор.
– Откуда только он свалился на голову бедному Гвоздеву. Десять рублей предложить! Как можно было не сделать поправку на инфляцию?..

Профессор отошел от осциллографа, дрожащими руками взял сигарету, оглянулся.

Рядом, не веря еще своему счастью, стояла жена Гвоздева.

– Ну что, что, доктор? Скажите - я выдержу, я сильная...

Профессор затянулся, положил ей руку на плечо и улыбнулся:

– Успокойтесь, голубушка, будет брать...

Светлое настоящее...

Говорят, что медикам известны такие случаи, что это какой-то летаргический сон, но, в общем, сержант Степан Гудков, контуженный и потерявший сознание в боях под Москвой осенью сорок первого года, пришел в себя полвека спустя...

Он помнил только бой за эту деревню и как их накрыло тяжелым снарядом...

Гудков встал, отряхнулся, поглядел вокруг. Тихо.

"Часть, конечно, ушла, - решил Гудков.
– Интересно, за кем осталась деревня?.."

Гудков пополз к ближайшему дому.

Из дома донеслась русская речь, и сержант сначала обрадовался, даже чуть было не вскочил, когда вдруг понял, что это радио. Степан прислушался: "Под Арзамасом взлетел на воздух склад с взрывчаткой!.. В районе таджикской границы упорные бои!.. Потери войск на Северном Кавказе!.."

"Немцы мозги пудрят!
– решил Гудков.
– А говорят как чисто, собаки!"

У них на фронте немцы тоже вот так подтаскивали репродукторы на передовую, предлагали сдаться, трепались, что Москва взята... Ребята тогда стреляли по репродукторам, швыряли гранаты...

И сейчас сержант отцепил с пояса "лимонку", прикинул расстояние до окна, потянулся к чеке. Но передумал: "лимонка" была одна, и хотелось разменять ее подороже - может, танк попадется или немецкий штаб...

Решив все получше разведать, Гудков стал подбираться к дому с тыла. На огороде судачили две старушки.

– И почем сейчас клубника-то на рынке идет?
– спросила одна.

– Сто рублей, - ответила другая.

"Сто рублей!
– ужаснулся, лежа в кустах, сержант.
– Эх, война-война!.."

– Да, - вспоминала первая, - бывало, до войны-то, клубничку с парным молочком...

– "С парным молочком"!
– передразнила другая.
– Чего вспомнила! Где оно, парное-то? Коров-то, считай, ни у кого не осталось...

"Поотбирали скотину, фрицы поганые!
– понял Гудков.
– Ну, погодите, сволочи! Нам бы только до Берлина дойти..."

– Ноне, говорят, - сказала первая старушка, - даже в Москве парного

молока нет...

"Москва! Москва!
– обрадовался сержант.
– Да хрен с ним, с молоком! Главное, видно, держится Москва! Не сдали!"

– Сейчас скотину держать - смысла нет, - сказала вторая старушка.
– Пока такие, как Федька, дешевый йогурт из Германии возят...

– Это какой Федька?
– осведомилась первая.

– Да тот самый, - сказала вторая, кивнув на дом, из которого гремело радио.
– Он же с немцами сотрудничает. Или ты не знала?..

"С немцами сотрудничает, гад!
– недобро подумал Гудков.
– Полицай, небось, или староста..."

Степан решил пробираться в Москву, но перед этим - посчитаться с полицаем. Подползя к Федькиному дому, схоронился в дальнем конце сада, за уборной, ожидая удобного момента.

– Хозяин! Комнату не сдадите?
– донеслось от дороги. У калитки стояла женщина с маленькой девочкой.

"Беженцы", - решил Гудков.

На крыльце появился здоровенный детина. Видно, это и был Федька.

"Ишь, ряшку наел, когда другие на фронте..." - зло подумал Гудков.

– Комнату?
– переспросил Федька.
– Шестьсот баксов, можно в немецких марках...

Женщина у калитки, похоже, потеряла дар речи и способность двигаться, а Федька, не дождавшись ответа, безразлично двинул по дорожке прямо к уборной.

"Сейчас тебе будут марки", - обрадовался Гудков.

Похоже, ему улыбнулась редкая удача. Сержант потихоньку, сзади, стал просовывать в щель между досками ствол своего ППШ...

Не берусь описывать чувства человека, сидящего, казалось бы, в самом безопасном в наши дни, укромном месте, когда он вдруг чувствует сзади голым телом прикосновение металла и в ту же секунду слышит вкрадчивый шепот: "Кто в деревне - наши или немцы?.."

– На... на...
– попытался ответить Федька.

– Наши? А что ж ты, сука, за марки комнату сдаешь?..

Женщина у калитки к этому моменту только-только стала приходить в себя, когда вид человека, вывалившегося из уборной без штанов с криком: "Даром! Даром бери!", - снова поверг ее в столбнячное состояние...

А Гудков решил в Москву идти ночью, полагая, что у полицая или старосты, кем уж там был этот Федька, его искать не будут.

Решив немного соснуть, он очнулся от ощущения страшной опасности. Было уже совсем темно, и все-таки Гудков разглядел там, у дороги, машину с темными крестами на боках...

"Вот, гадина, - мелькнуло у Степана.
– Донес!.."

Из машины вышли какие-то люди - почему-то летом в белых маскхалатах, двое были с носилками.

"Носилки тащут, - удовлетворенно подумал Гудков.
– Убитых своих подбирать, знают, что так просто не дамся..."