1920 год
Шрифт:
– Вы можете уйти ... Дверь не заперта.
Спасибо, мой маленький герой. Но я не уйду. Если бы я ушел, было бы слишком ясно, кто мне помог. И бог знает, какую плату получил бы ты за свой героизм от палачей чрезвычайки.
Но было больше двух часов. Обещанные следователи могли явиться каждую минуту.
Надо было действовать до их прихода. Я чувствовал, что мне надо во что бы то ни стало уйти, потому что я был, так сказать, единственный, кто мог потопить остальных, если бы меня узнали. Если мне удастся уйти, их хотя и арестуют, по выпустят, - против них ничего нет. Они ничего не знают, ни во что не замешаны.
Но как уйти?.. Я подошел к окну. И вдруг у меня мелькнула
Я спросил хозяйку дома, маленькую хрупкую женщину ...
– Может-быть, вам удастся... Ближе всего из кухни. В соседней квартире как раз никогда никого нет в это время. Дверь на английском замке ...
Я колебался...
– Скажите мне совершенно откровенно: лучше для других, чтобы я ушел?..
– Если вы чувствуете что-нибудь за собой, - уходите ... Нам будет лучше...
Она посмотрела мне в глаза:
Знал ли я что-нибудь за собой... Я знал слишком достаточно... И я решил бежать...
Сделали так. Прошли все поодиночке через столовую, где полудремали на диване оба чекиста. Простились... Затем я прошел через столовую обратно и вышел в коридор. В момент моего драпа все должны были находиться в комнатах для получения алиби.
Я высунулся в окно и осмотрел карниз. Раньше я как-то не подумал о том, что карнизы бывают разные, - не по каждому пролезешь... Это был не особенно удобный карниз, в особенности для четвертого этажа. Узенький- ладони полторы шириной, и покатый. Попробовал стать на него ногой, держусь за раму окна. Куда там... на нем немыслимо удержаться ни одной секунды. А стена совершенно гладкая, без всяких выступов, держаться не за что.
Но вот что, - внизу на уровне пола комнаты есть другой карниз. Такой же узенький и такой же покатый, правда, став на него, можно держаться за загиб того карниза, что идет на уровне подоконника. Попробовал. Да, можно удержаться, но только несколько секунд - всю тяжесть тела приходится держать на кончиках пальцев, ибо загиб карниза не более сантиметра. Острое железо режет руку ... Вот в чем дело - надо упереться в нижний карниз коленями... Теперь верхний карниз приходится на уровне плеч... Так гораздо легче... Достигнуто правильное распределение тяжести тела между коленями и кончиками пальцев. Больно коленям, больно пальцам, но держаться можно. Теперь в путь... До спасительного окна - сажени две с половиной-три...
Техника движения такая. Хватаюсь сначала правой, потом левой рукой возможно дальше вправо, а затем таким же образом передвигаю колени. В голове ничего - все ушло в мускульное напряжение. Так прополз почти половину дороги. Но что это? Дальше верхний карниз оборван - перерыв аршина два. Как я раньше не заметит этого, не рассмотрел, - не понимаю ... Но не возвращаться же назад. Цепляюсь изо всей силы самыми кончиками пальцев за угол верхнего карниза и передвигаюсь коленями, сколько возможно, вправо. Теперь самый рискованный момент. Нужно выпустить карниз из рук, сильно податься корпусом вправо, схватиться за кончик карниза там, где он снова начинается... Это напомнило мне поразившую меня в детстве фотографию в "Ниве". Велосипедист висит в воздухе на большой высоте вверх ногами, - это мертвая петля с прерванной наверху лентой.
Но это была лишь одна из тысячи мыслей, мелькнувших у меня в голове в это мгновение; я теперь понимаю, что значит, когда говорят, что в момент гибели разворачивается в одну секунду и проходит пред глазами вся жизнь.
Я удержался с трудом. Одно колено сорвалось с карниза, но в ту же секунду я "восстановил положение" ... Теперь я уже был
Я повернул голову к окну и тихо оказал:
– Дайте руку.
Молчание. Я повторил громче.
– Дайте руку.
В окне показалась голова ... ребенка. И он протянул мне руку и, напрягши все силенки, помог мне.
Я не знаю, кто был этот мальчик, и увижу ли я его когда-нибудь... Я ушел как можно скорей. Спустился по лестнице черного хода, вышел во двор, У ворот охраны не было. Я был свободен ...
А теперь все без подробностей... Я был свободен, но стольких арестовали ... Оказывается, большевики будто бы раскрыли какую-то обширную русско-польскую организацию и хватали направо и налево... Я ничего не мог сделать больше, кроме того, чтобы затруднять других укрывательством своей особы. И поэтому я решил бежать еще раз морем ... Удалось... Вы можете себе представить мое состояние, когда я узнал, что вы ушли с Тендры искать меня ... и погибли ... Там все были уверены в вашей гибели... По обыкновению, существовало много версий на этот счет. В самом отвратительном состоянии я прибыл в Севастополь двадцать шестого октября ... А через четыре дня, как вы знаете, произошла всеобщая эвакуация ... Я поспел как раз вовремя.
Взгляд и нечто
Комната в посольстве... Роскошный ковер на всю комнату. Красивый стол, мрамор с золотом ... камин. У камина нас двое. Один бегает по комнате, я лежу в кресле. Он говорит:
– Да ... и с этой точки зрения ... поймите меня ... я хочу, чтобы вы меня поняли... что?
– Ничего... я вас слушаю...
– Мне показалось, что вы не согласны... Моя мысль до вас не доходит... То, что вы говорите, неважно ... неинтересно ... А меж тем именно вы были правы...
– Когда?
– Тогда ... когда вы приехали от большевиков... в июле, в Севастополь...
– Что я говорил?..
– Вы говорили ... это очень трудно формулировать... вы указали ... вы рассказали ... что под этой ... корой ... этой оболочкой советской власти ... совершается процесс ... процессы стихийные ... огромной важности ... ничего не имеющие общего... с ней ... с корой ... с властью ... с большевизмом. Процессы, которые у нас не поняли... к которым мы даже ... не присматривались...
– Конкретнее!
– Конкретнее?.. конкретнее - я теперь знаю ... Для меня не может быть coмнений ... У меня есть свидетельские показания... которым я не могу не верить... Я знаю, что война с Польшей вызвала движение, национальное движение ... подъем ...
– Подъем - это слишком сильно сказано. Раскол в душе многих - да... Брусиловское воззвание произвело некоторое впечатление. Оно было написано старым языком и в силу этого действовало на нервы... "За Русскую Землю" - это было уже так много.