1924 год. Старовер
Шрифт:
– Не хочу слушать эту ересь бесовскую! Все, я спать ложусь.
Хозяин разбудил нас на рассвете, только светать начало. Вышли во двор, где нас уже ждал курносый парнишка, лет пятнадцати.
– Санек, здорово, – поздоровался с ним бандит. – Как батька?
– Все хорошо. Этот с тобой? – подросток кивнул на меня.
– Со мной.
– Пошли, – сказал-скомандовал непонятный паренек.
Выйдя из села, мы скоро углубились в лес, после чего шли по какой-то малозаметной тропке. Дойдя до поляны, остановились, чего-то или кого-то ожидая. Похоже, нас контролировали.
Моя догадка оказалась верна, так как спустя минут двадцать к
– Все чисто, Сашка, – сказал один из них парнишке. – Можем идти.
Потом была скачка на лошадях, и спустя пару часов мы оказались в бандитском лагере. Судя по всему, это когда-то был хутор богатого хозяина, от которого осталась только тень большого хозяйства. Фруктовый сад, заросший травой огород, остатки разбитых ульев. Я не знаток крестьянского хозяйства, но пристроек и сараев рядом с домом было не меньше пяти, не считая навеса с коновязью, где было привязано около трех десятков лошадей. Несмотря на запустение, дом и строения выглядели довольно крепко, за исключением местами поваленного забора да одного наполовину разобранного сарая. В глубине двора виднелся потемневший сруб колодца. Недалеко от забора лежала «домашняя мельница» – каменные круги с дырками посередине, а рядом с ними валялось лопнувшее долбленое корыто.
У ворот стояла запряженная тачанка с «максимом». В ней, развалившись, сидел бандит. Мимоходом отметил, что лента в пулемет была уже заправлена, хоть сейчас открывай огонь. Чуть дальше стояла легкая повозка без коня, с двумя большими колесами. Прислонившись спиной к одному из колес, сидел верзила с винтовкой. Я даже немного удивился, увидев почти революционного матроса, в клешах и в тельняшке, накрест опоясанного пулеметными лентами. Вот только бескозырки на нем не было. Он придерживал одной рукой стоящий прикладом на земле ручной пулемет, а во второй у него была дымящаяся папироса. Рядом с ним стоял бандит, у которого за широким офицерским ремнем торчал маузер, а из-за голенищ до блеска начищенных добротных сапог тускло поблескивали серебром рукояти кавказских ножей.
«Ишь ты, какая тут экзотика».
Бандиты, кучками или поодиночке, расположились по всему двору. Здесь были офицерские френчи, и солдатские гимнастерки, накрест опоясанные пулеметными лентами, и лихо заломленные фуражки и кепки.
Оглоблю встретили одобрительными криками и грубыми шутками, а на меня только бросали любопытные взгляды. Такое отношение было мне понятно: сейчас человек, а через десять минут покойником станет.
– Федька, иди, тебя атаман зовет.
Как только Оглобля скрылся за дверью, парнишка повернулся ко мне, затем, кивнув на лавочку у дома, сказал:
– Посиди здесь. Матвей, пригляди за ним.
Один из бандитов отделился от компании и сел на завалинку рядом со мной.
Прошло совсем немного времени, как из дома вышел Федька, нашел меня взглядом, затем мотнул головой в сторону входа:
– Чего сидишь? Иди к атаману.
Я вошел в дом. В горнице за столом сидели два человека.
– Здравствуй, гость незваный. Садись.
– И вам здравствуйте, добрые люди, – я перекрестился на иконостас, висевший в углу, чем вызвал грубую ухмылку у одного из бандитов, а затем сел на лавку. Один из них мне стал понятен сразу. Уголовник. Взгляд жесткий и цепляющий, да и смотрит исподлобья, словно волк.
«Он-то зачем здесь?» –
Главарем банды был плечистый мужчина лет сорока с открытым крестьянским лицом и с недоверчивым и острым взглядом матерого хищника. Мне нередко доводилось встречаться с подобными волкодавами во время своей службы наемником, так этот был из той же породы.
О Семене Торопове мне уже доводилось немало слышать, как хорошего, так и плохого. Он был местной легендой, если к нему было применимо это слово. Одной из основных черт Торопова была расчетливость. Она была в его движениях и его мыслях. Он не знал слова «логика», но при этом мог отлично выстраивать логические цепочки и делать правильные выводы. Первая мировая война помогла ему найти профессию солдата, бойца, воина. Два Георгия за храбрость. Партизанская война против Колчака и интервентов дала ему командирские навыки, научила работать с людьми. У него везде были свои глаза и уши.
Он был отличным красным командиром до того момента, пока не узнал, что его младший брат был расстрелян чекистами как кулак и контрреволюционер. Красный командир решил, что после такого предательства ему с советской властью не по пути, и стал красным бандитом. Он сдал командование отрядом и, несмотря на требования и угрозы начальства, которое не хотело терять такого перспективного командира, ушел, а спустя четыре месяца в Красноярском уезде появилась банда с главарем по кличке Левша. Он не трогал местных жителей, зато продотряды и бригады агитаторов просто исчезали. Сколько у него было в банде людей и где были его стоянки, толком никто не знал, зато у атамана везде были свои глаза и уши. Несколько раз Красноярск отправлял усиленные отряды на его поимку, но все они возвращались ни с чем.
– Федор рассказал немного о тебе. Старовер, говоришь. Дай-ка гляну твой нательник, старовер.
Я неторопливо достал из-под нижней рубашки нательный крест и приподнял его вверх. Атаман одобрительно кивнул, и я спрятал свой крестик.
– Он сказывал, что ты беглый и в тюрьме сидел. Так это?
– Вам зачем?
– Не крути со мной, парень. Раз спрашиваю, значит, надо, да и помни: твоя жизнь в моих руках.
Я тяжело вздохнул, затем коротко рассказал свою историю.
– Складно баешь, да вот только проверить я тебя не могу, а значит, и веры у меня к тебе нет. Может, ты засланный? А то тут у нас был один такой, неделя как закопали.
– Я к вам не набивался, – зло буркнул я. – Так получилось.
– Не набивался, вот только это ничего не меняет. Вот мне, к примеру, на душе спокойнее будет, ежели тебя за огородом закопают.
– Не побоитесь такой большой грех на душу взять? Не отмолите ведь!
– У меня, малый, столько этих самых грехов… Да что об этом говорить. Осип, поговори с Ванюшкой!
Тут ухмыльнулся сидящий рядом с главарем урка:
– Сидел, говоришь? А кого из сидельцев знаешь?
– Кого знаю, а кого нет.
– Не крути, сучонок. Я тебе не фраер, а вор. Так кого знаешь? – жестко надавил голосом вор.
Пришлось сделать вид, что поддался, и начал перечислять:
– Бритву знал, Черепа, Петлю. Еще Шило…
– Погодь. Опиши Бритву.
– Высоты, наверно, как ты, в плечах… малость пошире. Седые виски. Шрам вот здесь, – я показал на себе пальцем. – Нет трети левого мизинца.
– Похоже, знаешь… или тебе его описали. По фене ботаешь?
– Не говорил и не буду. Дурные слова тянут за собой злые мысли и пачкают душу. Не нужно это человеку.