1937: Не верьте лжи о «сталинских репрессиях»!
Шрифт:
Сталин хотел избавить партию от непосредственного руководства государством. Но он вовсе не хотел, чтобы она перестала быть правящей партией. Он планировал сосредоточить ее руководящую роль на идеологии, а также на контроле за кадровой политикой. Иными словами, партия, по мысли Сталина, должна была руководить государством, но лишь опосредованно, более гибко. Решения по всем вопросам внутренней и внешней политики принимали бы государственные организации, однако партия могла бы сказать свое веское слово посредством кадровых рычагов. Таким образом, и государство, и партия находились бы в равновесном состоянии, дополняя друг друга.
Сталин
Сталину было очевидно, что государственный аппарат, замкнувшись сам на себе, окостенеет, превратится в «силу», неспособную отвечать на политические вызовы эпохи. Мало чего хорошего принесла бы и партийная монополия, которая растворила бы партию в рутине повседневных дел, сделав ее организацией бюрократов и канцеляристов. Так оно и произошло. Сталинский урок пошел не впрок хрущевско-брежневским маразматикам.
Жаркое лето 1937 года
Жарким оно было, прежде всего, в политическом отношении. Именно тогда в стране и развернулся настоящий, «Большой террор», который унес жизни множества людей — и правых, и виноватых. Окончательный поворот к массовому террору произошел на июньском пленуме ЦК. Тогда была предпринята мощная атака на Сталина.
Старый большевик Темкин рассказывал о том, что накануне пленума некоторые руководители провели серию тайных совещаний. Об этом он узнал от И.А. Пятницкого, с которым сидел в одной тюремной камере: «Тов. Пятницкий, говоря о Сталине, рассказывал, что в партии имеются настроения устранить Сталина от руководства партией. Перед июньским пленумом 1937 года состоялось совещание — «чашка чая», как он мне сказал, — с участием его, Каминского и Филатова (эти имена я помню). О чем они говорили, он мне не рассказывал, Сталин узнал об этой «чашке чая» (как говорил тов. Пятницкий) от ее участников. Он называл Филатова».
Тогда на вооружение была взята довольно осторожная тактика — подвергнуть критике не популярного вождя, а его выдвиженца, «железного наркома» Ежова, и сам НКВД. Доподлинно известно о двух выступлениях на пленуме, которые были направлены против НКВД (в течение четырех дней, с 22 по 26 июня, заседания пленума не стенографировались, поэтому судить о многих событиях можно, только опираясь на воспоминания очевидцев). Речь идет о выступлениях наркома здравоохранения Г.Н. Каминского и заведующего политико-административным
Каминский вначале напал на сталиниста Берию, обвинив его в сотрудничестве с английской разведкой, которое якобы имело место быть во время Гражданской войны. Берия был также обвинен в репрессиях против партийного руководства в Закавказье. Затем Каминский плавно перешел на НКВД. Он выразил недоверие Ежову и его ведомству, обратив внимание на массовые аресты среди коммунистов: «Так мы перестреляем всю партию».
А между тем на февральско-мартовском пленуме Каминский был одним из наиболее ревностных борцов с «врагами». Тогда он не боялся за судьбу партии. Что же произошло? Может, стали арестовывать не тех, кого нужно? Например, военных заговорщиков и связанных с ними секретарей обкомов?
Не менее критическим было и выступление Пятницкого. Он заявил, что НКВД фабрикует дела и необходима его комплексная проверка. Это выступление было очень весомым. Дело в том, что отдел Пятницкого как раз и занимался курированием органов госбезопасности по партийной линии. И, кстати говоря, сам Пятницкий непосредственно участвовал в организации московских процессов и политических преследований, которые были санкционированы февральско-мартовским пленумом. И это еще более убеждает в том, что критики НКВД возражали не против репрессий как таковых. Их беспокоило то, что репрессии пошли не по тому пути.
Выступление Пятницкого было для Сталина неожиданным. Поначалу он даже попытался уговорить его взять свои слова обратно. Сталин в 1935 году вытащил Пятницкого из Коминтерна, где он возглавлял Отдел международных связей (ОМС), бывший чем-то вроде спецслужбы. Пятницкий не верил в идею Народного фронта, и это объективно сближало его со Сталиным и, наоборот, отдаляло от коминтерновской бюрократии. Иосиф Виссарионович надеялся, что работа в аппарате ЦК «исправит» Пятницкого, превратит его в проводника сталинских идей. Но Пятницкий продолжал жить идеями мировой революции. Он сделал ставку на заговорщиков-авантюристов, которых стали чистить в мае-июне.
Об остальных участниках атаки можно судить только предположительно. Я склонен согласиться с реконструкцией В. Роговина. Он отметил, что уже в самом конце работы пленума Сталин предложил вывести из ЦК внезапно арестованных М. С. Чудова, И. Ф. Кодацкого и И. П. Павлуновского. Скорее всего, они тоже выступили против Сталина.
Чудов и Кодацкий были представителями «кировской гвардии». Один был вторым секретарем Ленинградского обкома, второй — председателем Ленгорисполкома. Жданов, который стал руководителем Ленинграда после убийства Кирова, далеко не сразу смог устранить этих кировских выдвиженцев с их высоких постов. Поначалу он вообще смог осуществить кадровые перестановки лишь на уровне секретарей райкомов.
Заметим, что сам Киров был теснейшим образом связан с Тухачевским, некогда командовавшим Ленинградским военным округом. Это сразу настораживает и заставляет предположить связь Чудова и Кодацкого (да и всех критиков Сталина на июньском пленуме) с военными заговорщиками.
Уже во время работы пленума были арестованы Каминский, Чудов, Кодацкий, Павлуновский. С Пятницким пришлось повозиться, слишком уж высоко было его положение. Этого фанатика мировой революции арестовали только 6 июля. Казалось бы, Сталин должен был торжествовать. Однако ему было не до торжества.