1939. Альянс, который не состоялся, и приближение Второй мировой войны

Карлей Майкл Джабара

«Я делал все возможное, — писал Ванситтарт в своих мемуарах, — но это оказалось не так уж много». ¹¹ Он недооценивал свои усилия. Он сделал ровно столько, сколько было в силах государственного служащего, чтобы предупредить об опасности, грозившей его стране. «С каждым месяцем, — писал он в 1935 году, — я получаю все больше свидетельств, которые подтверждают мои подозрения и все больше убеждают меня в конечных целях германской политики. Думаю, скоро они будут ясны всем, кроме предубежденных и слепых». ¹² Или в 1936 году: «...какие бы необоснованные надежды мы ни питали на будущее, реалии сегодняшнего дня вселяют мало оптимизма. Нынешняя Германия не собирается оставаться в пределах существующих границ...» Герр Гитлер уверял нас в своей «дружбе и самых сердечных намерениях, но никаких действий за этим... не последовало», отмечал Ванситтарт. «Обещанного "завтра", как известно, три года ждут. И это завтра не наступит никогда...». ¹³

Ванситтарт пытался возродить альянс с Италией и Россией, который существовал в годы Первой мировой войны. И то, что Италия была фашистской, а Россия коммунистической, ничего не значило, если они готовы были выступить вместе с Британией против нацистской Германии. Эррио и Литвинов

вынашивали похожие планы. Самым важным было создать мощную коалицию антинацистских государств. В 1934 году Ванситтарт начал выдвигать идею сближения с Советским Союзом. Какое-то время в консервативном правительстве к ней прислушивались. Нам необходимо поддерживать «дружбу» с Советами, говорил Ванситтарт в 1935 году, и тогда нас не собьет с толку плакатный Гитлер «в виде пустоголовой тыквы со свечкой внутри». Мы должны руководствоваться «реалистической оценкой момента». ¹⁴

Пытаясь проводить свою политику, Ванситтарт начал регулярно встречаться с советским послом в Лондоне, Иваном Михайловичем Майским. Майский играл важную роль в улучшении англо-советских отношений. Бывший меньшевик, посол, уже приезжал в Лондон в качестве советника в 1926—1927 гг., а потом уже, в конце 1932 года как советский посол. «...Многие избегали его, — писал Ванситтарт в своих мемуарах. — Мне его было жаль, потому что и дома его положение было слишком непрочным... Я думал, что если он не добьется здесь успеха, его могут просто убить». Майский был одним из людей Литвинова и сторонником коллективной безопасности. Как и Литвинов, еще до русской революции он провел некоторое время в эмиграции в Лондоне и хорошо знал английский язык. Он был невысокого роста, с круглым приветливым лицом, на котором часто появлялась теплая улыбка, татарскими усами и реденькой эспаньолкой. Ванситтарт и Майский понравились друг другу, их жены, по словам Майского, облегчили дело, познакомившись первыми. «Помогать хромым собакам лазить через барьер (когда их прямая задача — кусать) не слишком почетная обязанность, — писал Ванситтарт, — но я и моя жена делали все от нас зависящее, чтобы расширить круг их знакомств и часто приглашали их отобедать, вчетвером или в компании...» Пользуясь подобной помощью, Майский завел в Лондоне широкий круг знакомств с интеллектуалами, журналистами, политиками и министрами. Эти контакты, считал он, были особенно важны для разъяснения взглядов и политики его правительства, которые часто превратно толковались Форин офисом и антикоммунистической британской прессой. Майский так преуспел в своей работе, в которую вкладывал, надо отметить, все силы, что многие сотрудники Форин офиса были просто в ярости от его успехов и столь легкого «завоевания» британской элиты. Во время войны он стал очень популярен в Лондоне, и Сталин перед самой своей смертью в 1953 году наградил Майского, как и многих других, за службу своей стране арестом. ¹⁵ К счастью, через несколько недель после этого Сталин умер и Майский был впоследствии освобожден Никитой Хрущевым, дожил до преклонного возраста и написал мемуары.

Обеды у Ванситтартов оказались не только веселыми, но и очень полезными. В компании часто бывал «Уинстон», и тогда разговор фокусировался на зарождающемся англо-советском сближении и его главной причине — быстро перевооружающейся нацистской Германии. Примерно с этого времени Черчилль стал выступать за более тесные англо-советские связи. У него были хорошие деловые и личные отношения с Ванситтартом, и «Ван» организовал в июне 1935 года тот самый обед, где Черчилль впервые встретился с советским послом. Они, по воспоминаниям Майского, встретились в «семейной» обстановке с Черчиллем, «который искал возможности со мной побеседовать». Двое мужчин во многом сошлись и стали видеться регулярно. Черчилль, который разделял взгляды Ванситтарта о необходимости установления лучших западно-советских отношений, стал советчиком Майского, и нельзя сказать, что его советы оказались плохи. Он неоднократно заявлял, что советская политика должна быть осторожной и терпеливой. Твердолобые тори не хотят кооперации с Советским Союзом, предупреждал Черчилль: они думают, что безопасность Запада может быть обеспечена соглашением с нацистской Германией в обмен на свободу германских действий на Востоке. Все это чепуха! — фыркал Черчилль. Гитлеровская Германия — «огромная, научно организованная военная машина с полудюжиной американских гангстеров во главе». Литвинов прав, европейский мир неделим: если Гитлер двинется на Восток, то в конце концов он все равно повернет на Запад, но тогда его будет гораздо труднее остановить. Англо-французские сторонники альянса с Советским Союзом в конечном итоге одержат верх, полагал Черчилль, но эта победа не придет в одночасье, в британской политике будет еще достаточно «зигзагов» (взлетов и падений). Советское правительство должно «запастись терпением и выдержкой». Но Красная армия должна вооружиться до зубов, потому что «наш общий враг у ворот». Тупая неприязнь приводит к тому, что прямого советского участия в большом антинацистском альянсе сразу достигнуть не удастся. Твердолобых нужно обойти, говорил Черчилль, но вся беда в том, что обойти их невозможно. ¹⁶ В 1936 году Ванситтарт утратил большую часть того влияния, которое оказывал на британскую внешнюю политику. Его закат начался после того, как Италия осенью 1935 года, стремясь расширить свои североафриканские колонии, вторглась в Абиссинию (Эфиопию). Когда англо-французские планы щедрых территориальных уступок Италии просочились в прессу, министр иностранных дел сэр Сэмюэль Хор, только шесть месяцев находившийся на своем посту, был вынужден уйти в отставку. Часть вины была возложена и на Ванситтарта, а Италия, как один из ожидаемых участников союза против нацистской Германии, была вычеркнута из списков. Вскоре оттуда пришлось вычеркнуть и Советский Союз, потому что новый министр иностранных дел Энтони Иден положил конец сближению с Советами. «Я не доверяю [Советам], — говорил Иден, — и уверен, что в самой сердцевине их коренится ненависть ко всему, что так дорого нам». ¹⁷ Доводы были привычными: Коминтерн, коммунистическая пропаганда, враждебное отношение Советов к Британской империи и вмешательство в британские внутренние дела. Я не хочу «исключительно доверительных отношений с Советами, — отмечал Иден. — Они должны быть корректными и все». ¹⁸ Большинство тори, а тори и составляли большинство, потому что они контролировали британское правительство, были идеологами, которые принимали ленинскую концепцию о том, что социализм породила война, а следующая война распространит коммунизм до самого сердца Европы. Поэтому альянс с Советским Союзом против нацистской Германии был нежелателен.

5

Похожие

политические дебаты по тем же самым вопросам велись и во Франции, хотя начались они раньше. К реалистам в 30-е годы здесь можно причислить Эррио, Жозефа Поль-Бонкура, социалиста и Луи Барту, консерватора-антикоммуниста. Многообещающее движение к франко-советскому сближению начали еще Эррио и Поль-Бонкур, которые были министрами иностранных дел в 1932—1934 гг. В 1932 году французское правительство подписало с Советским Союзом пакт о ненападении, в 1933 году послало в Москву военного атташе, а в начале 1934 года подписало временное торговое соглашение. Роль Поль-Бонкура еще мало оценена историками, но именно он приложил в 1933 году немало усилий к подписанию франко-советского торгового соглашения и начал консультации с Литвиновым и советским послом в Париже о коллективной безопасности против нацистской Германии. Поль-Бонкур был миниатюрным, приятной наружности человеком с ниспадающими на плечи локонами седых волос. Некоторые считали его недостаточно серьезным, другие видели в нем убежденного антиумиротворителя. Один современный историк писал, что он рассматривал пост министра иностранных дел, как «работу по совместительству». ¹⁹ Но только не тогда, когда дело касалось франко-советского сближения. Он не давал спуску своим подчиненным, от которых зависело подписание торгового соглашения, рассматривая его как важный шаг к улучшению политических отношений. ²⁰ Весной 1938 года, когда Поль-Бонкур ненадолго вернулся на Кэ д`Орсе в качестве министра иностранных дел, британский посол в Париже сэр Эрик Фиппс устроил целый заговор, чтоб изгнать его с министерского поста, боясь, что он может ужесточить политику Франции в отношении нацистской Германии. ²¹

На фойе нестабильной политической ситуации во Франции, где правительства менялись каждые несколько месяцев, растущее франко-советское сближение было значительным достижением. К началу 1934 года доверие французской публики к парламенту и даже к самому институту парламентской демократии было чрезвычайно низким. Промышленный спад добрался до Франции позднее, но ударил по ней особенно тяжело: по стране прокатилась волна банкротств, росла безработица, зарплата уменьшилась на треть. Волнения и уличные демонстрации в Париже случались чуть ли не каждый вечер. К парламенту относились презрительно. В парижских бистро встречались вывески «Депутаты не обслуживаются». Правительственная чехарда во Франции беспокоила и Наркоминдел, советское внешнеполитическое ведомство. ²² Французский посол в Москве Шарль Альфан был вынужден давать смущенные разъяснения по этому вопросу. Парламент, признавался он советскому дипломату Б. С. Стомонякову в июле 1933 года, «сборище грязных дельцов», а пресса принадлежит тому, кто больше заплатит. ²³ Альфан возможно не знал, что даже Советский Союз покупал благосклонность французской прессы. ²⁴

Советским официальным лицам признания Альфана должны были показаться пророческими. В январе 1934 года разразился скандал вокруг Ставиского, когда французская полиция наконец арестовала печально известного Сержа Александра (он же Саша Ставиский), у которого годами находились на содержании госслужащие и даже депутаты, помогавшие ему вершить свои аферы и спасавшие от тюрьмы. Это была «Республика приятелей», где «безупречно честные люди были в хороших отношениях с отменно честными людьми, которые были в хороших отношениях с людьми не совсем честными, которые были в хороших отношениях с отъявленными плутами». Эта республика едва не рухнула 6 февраля, когда на площади Согласия в Париже вспыхнул кровавый мятеж правых. ²⁵

Такое развитие событий беспокоило советских дипломатов. Перед самым путчем В. С. Довгалевский, советский посол в Париже, предупреждал Литвинова, что французское правительство и общество раскололись на просоветский и прогерманский лагеря. Альфан поспешно заверил: он не думал, что политика Франции в отношении Советского Союза может измениться. Но вместе с этим он признавал, что часть правительственной бюрократии и влиятельные околоправительственные круги противостоят сближению с Советами. «Наши капиталисты, — говорил он, — боятся вас». Переманите на свою сторону правительственную бюрократию, призывал Альфан, и отношения сразу улучшатся. ²⁶ Сообщения из советского посольства в Париже были более оптимистичны: новый министр иностранных дел, Барту уверял Довгалевского в своей приверженности улучшения отношений, он даже обязался провести переговоры с целью заключения франко-советского соглашения о взаимопомощи. ²⁷

Барту принимал политическую линию Эррио и Поль-Бонкура как свою собственную, но в следующем октябре был убит в Марселе во время покушения хорватских фашистов на югославского короля Александра. Его преемник Пьер Лаваль был человеком скользким и ненадежным, без определенных убеждений, впоследствии склонившийся к консерватизму. Советские представители были обеспокоены: останется ли французская политика преемственной? Лаваль давал заверения, но было хорошо известно, что лично он предпочитал сближение с Германией. Литвинов не верил заверениям Лаваля: Франция хочет лишь держать Советский Союз на поводке, чтобы добиться как можно больших уступок от Германии. ²⁸ На самом деле, Лаваль относился к тесному сотрудничеству с Советским Союзом без большого энтузиазма. Он был закоренелый антикоммунист, и это было одно из немногого, чему он оставался верен всегда, даже во время пребывания Барту в кабинете на Кэ д`Орсе он выступал против франко-советского сближения. Более тесные отношения с Советским Союзом, говорил он, принесут Франции только «Интернационал и красные флаги». А если случится европейская война, она приведет к «вторжению» большевизма. ²⁹

Был ли Коммунистический интернационал такой страшной угрозой? В 1933 году Альфан отмечал, что он был таким же мощным инструментом советской внешней политики, как и Красная армия, но был опасен только для государств, враждебных Советскому Союзу. «Дайте нам доверие, чтобы не быть такими глупыми и не запутаться... в вопросе, который не касается нас» ³⁰ , — скажет позже маршал К. Е. Ворошилов, нарком обороны. В своем отчете в 1935 году французский поверенный в делах в Москве, Жан Пайяр, утверждал, что советское правительство вовсе не заинтересовано в мировой революции, а Коминтерн находится на последнем издыхании. ³¹ Это были вполне реалистичные наблюдения. Коминтерн мог вызывать раздражение, но не являлся угрозой европейской безопасности, гораздо большей угрозой была нацистская Германия.