1939. Альянс, который не состоялся, и приближение Второй мировой войны

Карлей Майкл Джабара

Но Лаваль не был реалистом. Его глобальной идеей, по замечанию польского посла в Париже, было улаживание отношений с Германией. Лаваль признавался в этом и В. П. Потемкину, советскому послу в Париже, сменившему Довгалевского: «Мое германофильство, — говорил он, — ...это пацифизм французского народа; без улучшения отношений Франции с Германией мир не осуществим». ³² Лаваль пользовался определенной поддержкой в Лондоне, в особенности среди сотрудников Форин офиса, которым не правились франко-советские отношения. Это «губительная политика, — заявлял помощник заместителя министра Орме Сарджент, — которая может привести... только к одному результату — европейской войне, в которой единственной выигравшей стороной, используя возможности агентов Третьего интернационала, окажется советское правительство». ³³ Как в Британии, так и во Франции, связка «война — революция» была главным доводом консервативной оппозиции франко-советскому сближению.

Потемкин обвинял Лаваля в лицемерии и намеренном представлении ситуации таким образом, будто Франция, заключая соглашение

с Советским Союзом, приносит себя в жертву. ³⁴ Конечно, Лаваль лицемерил. В марте 1935 года советское правительство выступило с заявлением, которое можно было расцепить как ультимативное требование завершить переговоры по соглашению о взаимопомощи. В апреле Литвинов выдвинул новые предложения, которые Франция «забаллотировала». ³⁵ Но в конце концов Лаваль заключил соглашение, потому что жесткая позиция Гитлера не оставила ему выбора. 9 марта нацистское правительство объявило о создании люфтваффе, германских военно-воздушных сил, а неделей позже Гитлер объявил о возобновлении воинской повинности и увеличении германской армии до 500 тыс. человек. Эти действия были весьма побудительны для улучшения франко-советских отношений, но против этого были два весьма влиятельных чиновника французского внешнеполитического ведомства, генеральный секретарь Алексис Леже и политический директор Поль Баржетон. Они буквально выхолостили проект соглашения, начинив его взамен множеством ограничений и препон. ³⁶ И все же Лаваль был хорошим политиком, ведь не зря же в парижском пригороде Обервиле, где он переизбирался на должность мэра, несмотря на его антикоммунистические убеждения за него голосовали даже коммунисты. Поэтому в мае 1935 года с большой помпой и в окружении обширной свиты он отправился в Москву подписывать пакт о взаимопомощи. Вскоре после этого Советский Союз подписал симметричное соглашение с Чехословакией, подкрепив таким образом франко-советский договор и франко-чешский пакт 1925 года о взаимопомощи. Советские обязательства по этому договору были пропорциональны размерам французской помощи чехам, этим достигалась уверенность, что Франция не взвалит всю тяжесть помощи на Советский Союз.

После обещания скорейшей ратификации договора о взаимопомощи и согласия на военные переговоры, данного Сталину, Лаваль отложил ратификацию до конца года и позволил французскому генеральному штабу избежать военных переговоров. Генеральный штаб обвинял в затяжках Лаваля, но генералы сами не горели желанием о чем-либо договариваться. Литвинов был убежден, что если Лаваль останется у власти, то он будет до конца препятствовать ратификации договора или превратит его «в клочок бумаги». ³⁷ Бесконечные французские оттяжки выводили Литвинова из себя, и временами он давал волю своим чувствам по поводу двуличия французской политики. ³⁸ В феврале-марте 1936 года французский парламент наконец-то ратифицировал франко-советский пакт, но к тому времени он уже на самом деле стоил немногим более бумаги, на которой был написан.

Как бы скептически ни был настроен Литвинов, в промежутке 1935—1937 гг. советское правительство не прекращало попыток организовать переговоры штабов и получить от французской оборонной промышленности доступ к военным материалам. Французское правительство пообещало, что материалы будут поставлены, но этого так и не произошло. А французский генеральный штаб уворачивался от неоднократных советских требований начать штабные переговоры, хотя уже в 1935 году имел достоверные сведения о крупной модернизации в советских вооруженных силах. Французы считали, что штабные переговоры могли подтолкнуть нацистов на оккупацию демилитаризованной Рейнской зоны, или спровоцировать британских тори, которые в большинстве своем были враждебны Советскому Союзу и противились улучшению франко-советских отношений. Польша, с которой Франция заключила военный союз еще в 1921 году, также создавала большие трудности: она боялась Советского Союза больше, чем нацистской Германии. В Варшаве не было сомнений в том, кто является «врагом номер один». Такие расчеты привели польское правительство в 1934 году к заключению пакта о ненападении с нацистской Германией. ³⁹ Ухудшала ситуацию и усиливающаяся поляризация политических сил, вызванная путчем правых в феврале 1934 года. Центристы и левые, готовясь к всеобщим выборам следующего года, объединились в 1935 году в Народный фронт. Растущая мощь левых напугала французских консерваторов и усилила боязнь слишком тесных отношений с Советским Союзом.

Когда в начале 1936 года Лаваль был отставлен от власти, советское правительство должно быть с радостью пожелало ему счастливого пути. Испытавший явное облегчение Альфан телеграфировал в Париж, что теперь вред, нанесенный последними месяцами еще может быть не поздно исправить. ⁴⁰ В феврале 1936 года Литвинов встретился в Париже с новым французским премьером Пьером-Этьеном Фланденом. У нас есть свои собственные «изоляционисты», предупредил Литвинов, но в целом советское правительство хочет «полной ясности» в отношениях с Францией, а не той неопределенности предшествовавших восьми месяцев, когда у руководства был Лаваль. ⁴¹ Но Литвинов так и не добился той ясности, которой хотел. В марте, как раз в то время, когда французский парламент обсуждал франко-советский пакт, разразился Рейнский кризис. Советское посольство в Париже было обескуражено слабостью англо-французского ответа на германское военное вторжение в демилитаризованную зону по левому берегу Рейна. Действия Гитлера нарушали ключевые положения Версальского договора и впредь Франция уже не могла с такой легкостью оказывать помощь своим восточным союзникам. Несмотря на столь высокие ставки французское и английское правительства не сделали ничего, чтобы воспрепятствовать нацистскому

продвижению. По словам Потемкина, нетрудно было понять почему. Французское правительство слишком зависело от британской поддержки и боялось потерять ее, проводя слишком наступательную политику против нацистской Германии. Кроме того, не было особой уверенности в советской военной поддержке в случае войны. Мы слишком далеко, говорил Потемкин: у нас нет общей границы с Германией, и Красная армия не готова к наступательной войне. Жорж Мандель, член французского кабинета и сторонник франко-советского альянса, начал встречаться с советским послом. Весной 1936 года Мандель говорил Потемкину, что «никто не решится предстать перед избирателями как сторонник войны и защитник непримиримых позиций в отношении Германии... Выборы [в мае] должны пройти под знаком пацифизма». Мандель полагал, что в таких обстоятельствах у французского правительства не было другого выбора, кроме как сидеть и ждать, выигрывать время и надеяться, что под влиянием растущей агрессивности нацистов общественное мнение наконец протрезвеет. ⁴²

Имя Манделя встретится на страницах этой книги еще много раз. Парижский журналист на рубеже столетий, он начал работать еще на Жоржа Клемансо, который был французским премьером в последний год Первой мировой войны. Клемансо, известный как «тигр», а позднее как творец победы, придерживался линии бескомпромиссной войны с Германией, и Мандель стал его правой рукой на внутреннем фронте. Политиков-«пораженцев» сажали в тюрьму, шпионов расстреливали, никакой мягкотелости в войне с бошами не допускалось. Мандель заслужил репутацию премьерского заплечных дел мастера, его наемного убийцы, роль, за которую и уважали и боялись.

Мандель был консерватором, но кроме того был евреем, что не очень вязалось с политическими взглядами правых, в среде которых был обычен антисемитизм. В первый раз он вошел в правительство в 1934 году, как министр почт. В 1936 году он способствовал формированию правительства Национального единства и неустанно выступал за франко-советский военный альянс. Франция должна была либо отречься от своих военно-политических интересов на Востоке, либо сотрудничать со всеми странами, которым угрожала нацистская Германия. Поэтому Мандель наладил связи с Потемкиным и его преемником Я. З. Сурицем, в их отчетах иногда приводятся записи разговоров с ним. Один из последних клемансистов, он был убежден, что война с нацистской Германией неизбежна, и предпочитал начать ее раньше, чем когда будет слишком поздно. ⁴³

Время не играло Франции и Британии на руку так, как нацистской Германии. «Красной весной» 1936 года Народный фронт выиграл всеобщие выборы и премьером Франции стал социалист Леон Блюм. Вскоре начались забастовки и захваты заводов. Британским тори казалось, что Франция погружается в пучину социализма. Французским консерваторам казалось, что за фасадом Народного фронта скрываются коммунисты. Доклады британских дипломатов из Парижа представляли собой гнетущее чтение для Форин офиса. В августе 1936 года Иден пометил на одном из докладов: «Когда читаешь это сообщение, прямо-таки чувствуешь, как Франция "краснеет"...». В сентябре британское посольство в Париже представило доклад о «советизации во Франции». ⁴⁴

За красной весной последовало красное лето: вспыхнула гражданская война в Испании. Если Народный фронт лишил тори равновесия, то испанская гражданская война просто выбила из колеи. Итальянские фашисты и германские нацисты кинулись на помощь мятежникам, Советский Союз слал помощь и советников республиканскому правительству. Франция и Британия объявили о невмешательстве, которое только помогло испанским фашистам, руководимым мятежным генералом Франциско Франко. «Ситуация в Испании чертовски серьезна», — записал в своем журнале Гарольд Никольсон: она усилила прогерманские и антирусские «тенденции» в среде тори. Согласно близким к нему источникам, британский премьер-министр Стэнли Болдуин был «очень озабочен испанскими проблемами». «Я сказал Идену... — говорил Болдуин, — что никакие обязательства, французские или иные, не должны привести нас к войне на стороне русских». «Ни при каких обстоятельствах мы не должны поддерживать коммунизма в Испании», заявлял другой министр короны. Иностранная интервенция в Испании может привести к формированию идеологических блоков, предупреждал один из чиновников Форин офиса, а именно этого и старалась избежать Британия. ⁴⁵ Ванситтарт передавал сообщение: если Франция будет дальше двигаться «влево» или сближаться с «Советами» — обычное словоупотребление в Форин офисе — британское общественное мнение этого не поймет. «Британское правительство поддерживалось преобладающим консервативным большинством, — говорил Ванситтарт, — которое никогда не было готово, и сейчас меньше, чем когда-либо, идти на какие-либо жертвы ради "красных глаз"». Да и испанская война показала, что эти «красные глаза» разгораются все более свирепо. Уже то, что Ванситтарт передал это сообщение, говорит о многом. ⁴⁶

В сентябре 1936 года Потемкин предупредил французского министра иностранных дел Ивона Дельбоса, что «политика капитуляции» перед фашистской агрессией может привести Францию к потере союзников и к изоляции. Дельбос возразил, что правительство просто пытается избежать войны и что существует растущая боязнь революции во Франции. Британский посол в Париже вмешивался во французские внутренние дела, заявляя своим французским коллегам, что усиление забастовок во Франции считают в Лондоне очень нежелательным. Потемкин был изумлен: «Почему Франция позволяет иностранному правительству вмешиваться в свои внутренние дела?» Дельбос отвечал, что французская дружба с Британией позволяла некоторые «вольности». Противоречие между французским благодушием по отношению к некоторым дружеским британским «вольностям» и французской чрезмерной чувствительностью к недружественному советскому «вмешательству» не могло остаться незамеченным Потемкиным.