1941, Великая Отечественная катастрофа: Итоги дискуссии

Коллектив авторов

Я прошу у читателя прощения за это обилие цифр и арифметических выкладок, но без них попросту невозможно понять, откуда берутся те или иные итоговые данные, что они означают и почему информация из разных источников может различаться столь существенно.

В любом случае не требуется доказывать, что советская промышленность была заведомо слабее германской как по технологическому оснащению, так и по уровню квалификации рабочей силы. Но мы видим парадокс — на выпуск одного самолета СССР тратил в 2—4 раза меньше людского труда, чем Германия. Именно труда, даже не денег; в денежном исчислении с учетом более низкого уровня зарплат в СССР разница была бы еще более впечатляющей.

Совершенно очевидно, что советские и немецкие самолеты

просто бесполезно сравнивать «один к одному» — они имеют совершенно разный технический и технологический уровень. Чудес на свете не бывает, так что реальная боевая ценность советского самолета тоже была как минимум в два раза (а на самом деле — раза в три-четыре) меньше, чем у немецкой машины того же года выпуска. Отставание в качестве можно было компенсировать только количеством.

При этом даже снижением выпуска военной техники поднять технологический уровень и квалификацию рабочих было все равно невозможно — он мог расти только с наработкой опыта. Причем в отличие от судостроения здесь даже нельзя кивать на негативные последствия революции и Гражданской войны, «изгадивших вполне приличную страну». В начале 1917 г. российская авиапромышленность производила по 250 самолетов и 150 моторов в месяц (в Англии — 1000 моторов, во Франции —1900 при вдвое большей их мощности), автомобильная — в лучшем случае собирала автомашины из иностранных запчастей и занималась бронированием импортных шасси.

А теперь перейдем к танкам, считать которые с легкой руки В. Резуна-Суворова стало крайне модным. Известно, что Советский Союз к началу войны имел то ли 23, то ли 25 тысяч танков — в действительности разница набегает за счет двух с лишним тысяч танкеток Т-27, которые к началу войны были выведены из боевого состава и использовались для обучения вождению, поэтому среди техники числились, а среди боевой — нет. Кроме того, значительную долю составляли плавающие танки Т-37А и Т-38, вооруженные лишь одним пулеметом, а также двухбашенные пулеметные Т-26 первых выпусков¹¹⁸. Всего Советский Союз имел в общей сложности около 16 тысяч пушечных танков.

В Германии к июню 1941 г. имелось около 6300 танков и САУ отечественного производства, из них порядка 5 тысяч были пушечными. Причем 20-мм автоматическая пушка немецкой «двойки» на дистанции в полкилометра могла бороться с большинством советских танков старых марок, а вот 45-мм пушки советских Т-26 и ВТ против большинства немецких танков на таком расстоянии были уже малоэффективны.

Однако этим имевшийся у Германии танковый парк отнюдь не ограничивался. После боев во Франции в 1940 г. немцами в качестве трофеев было захвачено около полутора тысяч (!) французских пушечных танков — 160 тяжелых В-1 и В-Шз, 300 средних «Сомуа»

5-35, 870 легких «Рено» Р-35 и Р-40, 600 «Гочкисов» Н-35 и Н-39 и около полусотни РСМ-36. Это были весьма неплохие для того времени машины с сильной броней (до 45 мм даже на легких танках) и удачной компоновкой (некоторые западные историки утверждают, что компоновка Т-34 была заимствована именно у французских машин).

Тем не менее большинство этих танков (в отличие от чешских) не было направлено на «штатные должности» в танковые дивизии — их оставили в тыловых, охранных и учебных частях либо «внештатно» оснастили различные моторизованные подразделения и отдельные танковые батальоны. Проследить судьбу большинства французских машин невозможно, как и выяснить их число на Восточном фронте — известно лишь, что 211-й танковый батальон, действовавший в Финляндии, имел в своем составе 58 «Гочкисов» и «Сомуа», а в 102-м танково-огнеметном батальоне, приданном группе армий «Юг», имелось 30 тяжелых В-1Ыз.

В армиях восточноевропейских союзников Германии числилось еще около 500 пушечных танков (не учитывая древние «Рено» РТ17). Итак, 16 тысяч советских пушечных танков против 7 тысяч аналогичных по классу машин, имевшихся в распоряжении Германии и ее восточноевропейских союзников. Как мы видим,

имеет место превосходство в два с лишним раза — но не в пять-семь раз, как нас пытались убеждать!

Почему же немецкие танкисты так неохотно использовали трофейные французские танки, несмотря на их превосходство (по табличным показателям) над немецкими машинами? Очевидно, потому, что «французы» не обладали некими необходимыми качествами — например, достаточной скоростью и дальностью хода, удобством работы командира и экипажа. Ведь боевая эффективность танка не ограничивается калибром пушки и толщиной брони. И для советских танков это столь же справедливо, как и для французских.

Поэтому давайте быть честными, и если сравнивать, то сравнимые показатели, а не выбирать те, которые нам удобны и приятны. Если уж мы осуждаем советских историков за то, что они выбирали для сравнения только «средние и тяжелые» танки обеих сторон или лишь танки «новых моделей», — не стоит играть в те же самые игры, но в другую сторону.

А теперь перейдем к главному вопросу: можно ли сравнить боевую ценность советских и немецких танков? Не по формальным табличным показателям (скорость хода, толщина брони, калибр пушки), а по качественным характеристикам, формализовать которые бывает чрезвычайно трудно.

И опять нам на помощь приходит универсальный параметр — трудоемкость производства той или иной машины. Согласно данным англичанина Дж. Форти, собранным в немецких архивах, в 1943 г. для изготовления одного танка «Тигр» немцам требовалось около 300 тысяч нормо-часов; производство «Пантеры» обходилось «всего» в 150 нормо-часов¹¹⁹. Да, ни «Тигр», ни «Пантера» не являлись основными танками Вермахта; последняя стоила примерно на треть дороже «тройки» или «четверки» (и в два с лишним раза дешевле «Тигра»). Соответственно, трудозатраты на производство Рг.Ш и Рг.1У должны были находиться в пределах 100—120 тысяч нормо-часов.

В то же время на производство одного Т-34 в январе 1943 г. на Уральском танковом заводе тратилось 5100 нормо-часов, а с учетом всех смежников — 17 600 нормо-часов¹²⁰, то есть в 6—7 раз меньше, чем на его немецкий аналог. Конечно, со временем немецкие машины становились дешевле, но и Т-34-85 в 1944 г. уже «стоил» (без смежников) всего 3521 нормо-час.

С этими цифрами можно спорить и приводить другие расчеты, но некий приблизительный порядок они дают, хорошо объясняя, почему немцы за 1941 —1945 годы выпустили танков и САУ... не в семьи даже не в пять, но всего лишь в три раза меньше, чем Советский Союз. Затратив на это, между прочим, гораздо больше промышленных ресурсов, которых у них и было больше, чем у СССР.

Ну и, наконец, огромное значение имеют сроки «отработки» того или иного образца техники от начала проектирования до запуска в серию. Очевидно, что чем дольше идет работа над машиной, тем совершеннее она окажется. Широко восхваляемый ранее и едва ли не чаще ругаемый ныне Т-34 действительно обладал массой недостатков. Исправить их в серийном производстве при условиях, исключающих снижение выпуска, не удавалось вплоть до 1944 г.

А если бы эта машина создавалась не в авральном порядке, а тщательно и неторопливо, как это делали немцы с Рг.Ш и Рг.1У? На разработку — не год, а два-три, на организацию массового производства — столько же, с последовательным выпуском нескольких экспериментальных малосерийных моделей. И в итоге получили бы мы «лучший танк Второй мировой» не к началу войны, а аккурат к Курской битве... если бы она вообще состоялась при этом варианте развития событий. В этом смысле весьма показательна судьба куда более удачных и сбалансированных моделей — Т-34М и Т-50. Первый из них в серию не пошел вообще, второй был выпущен малой серией из-за трудностей с переналаживанием производства, хотя не уступал «тридцатьчетверке» по большинству параметров и при этом был не только дешевле ее по сметной стоимости, но и гораздо удобнее в эксплуатации.