1945. Год победы
Шрифт:
Перед 1-м Белорусским фронтом в полосе до 175 километров занимали оборону 23 дивизии, в том числе 5 моторизованных и одна танковая. Севернее Берлина, на 25-километровом участке Шведт — устье реки Альте-Одер, окопались две пехотные дивизии 46-го танкового корпуса 3-й танковой армии. В тылу корпуса, в районе Миттельнвальде, был сосредоточен оперативный резерв — 11-я и 23-я танко-гренадерские дивизии СС. Против левого крыла фронта оборонялись три пехотные дивизии 5-го армейского корпуса 4-й танковой армии.
Путь к столице Германии, заняв 120-километровый рубеж от Альте-Одера до Ратцдорфа, преграждала 9-я армия — 101-й армейский, 56-й танковый, 11-й армейский СС, 5-й горнострелковый корпуса и гарнизон
За два дня до начала операции, с целью уточнить истинный передний край обороны противника, по приказу командующего фронтом была проведена «силовая разведка». 14 апреля после 10-минутного огневого налета на направлении главного удара начали действовать штрафные роты и усиленные стрелковые батальоны от дивизий первого эшелона. Затем на ряде участков были введены в бой стрелковые и отдельные танковые полки. В ходе двухдневных боев им удалось захватить отдельные участки первой и второй траншей, а на некоторых направлениях продвинуться до 5 километров. В ряде мест войска преодолели зону наиболее плотных минных заграждений. Результаты разведки боем показали, что основную массу пехоты и артиллерии немцы держат на втором рубеже. Так, командование 5-й ударной армии пришло к выводу: «Проводить полную артподготовку по первому рубежу и прилегающей к нему тактической глубине не имело смысла».
Политработники внушали личному составу «лютую ненависть к врагу, безграничную преданность «Матери-Родине» и «разворачивали пропаганду ленинских идей» в связи с предстоящим 75-летием вечно живого, хотя и слегка заплесневевшего за время пребывания в Куйбышеве, Ильича. Штудировали с бойцами последнюю статью Эренбурга:
«Бывают агонии, преисполненные величия. Германия погибает жалко — ни пафоса, ни достоинства…
Некому капитулировать. Германии нет: есть колоссальная шайка, которая разбегается, когда речь заходит об ответственности…
Зарубежный читатель спросит: почему же немцы с таким упорством пытались отстоять Кюстрин? Почему они яростно дерутся на улицах Вены, окруженные неприязнью венцев? Почему немцы отчаянно защищали Кёнигсберг, отделенный сотнями километров от фронта на Одере? Для того чтобы ответить на эти вопросы, нужно вспомнить страшные раны России, о которых многие не хотят знать и которые многие хотят забыть… Кто такое забудет, не человек, а дрянной мотылек…
Горе нашей Родины, горе всех сирот — наше горе — ты с нами в эти дни побед, ты раздуваешь огонь непримиримости, ты будишь совесть спящих, ты кидаешь тень, тень изуродованной березы, тень виселицы, тень плачущей матери на весну мира. Я стараюсь сдержать себя, я стараюсь говорить как можно тише, как можно строже, но у меня нет слов. Нет у меня слов, чтобы еще раз напомнить миру о том, что сделали немцы с моей землей».
Однако 14 апреля привычная долбежка основ политграмоты получила новый толчок в связи с выходом в газетах «Правда» и «Красная звезда» статьи «Товарищ Эренбург упрощает», опубликованной
Что же такого «наупрощал» Илья Григорьевич, неизменно, вместе с другими коллегами по цеху, четыре года писавший об одном и том же: о преступной сущности нацизма, о березках, о ненависти, о мести, но никогда не призывавший к поголовному истреблению немцев — так, слегка уменьшить население? Соавторы статьи сначала приписали Эренбургу «ошибочную точку зрения, что все население Германии должно разделить судьбу гитлеровской клики», а затем разъяснили правильную точку зрения: «Красная Армия, выполняя свою великую освободительную миссию, ведет бои за ликвидацию гитлеровской армии, гитлеровского государства, гитлеровского правительства, но никогда не ставила и не ставит своей целью истребить немецкий народ». Другая ошибка заключалась в том, что Эренбург объяснял ожесточенное сопротивление фашистов на Востоке боязнью расплаты за злодеяния, совершенные на советской земле, тем самым косвенно подтверждая лживые сообщения «правящей фашистской клики» о русских зверствах. На самом деле переброска немецких дивизий с запада на восток — провокация Гитлера, попытка посеять недоверие между союзниками.
Не в первый раз из Москвы звучали заявления, вроде «гитлеры приходят и уходят», но на немцев они ожидаемого влияния не оказывали. Ничего, по сути, не меняла и статья Александрова. Все оставалось по-прежнему, как разбор предложения в старом анекдоте: немцы — это «подлежащее», Красная Армия — «надлежащее», Германия — «место имения», а Эренбург, внесший, между прочим, существенный вклад в победу на идеологическом фронте, — «просто предлог». Лишь союзники насторожились: не пытаются ли русские перетащить немцев на свою сторону? Да изрядно перепугался сделавший «ошибочные заключения», не разобравшийся в «провокаторской политике гитеровцев» журналист:
«Я понимал, почему появилась статья Александрова: нужно было попытаться сломить сопротивление немцев, обещав рядовым исполнителям гитлеровских приказов безнаказанность, нужно было также напомнить союзникам, что мы дорожим сплоченностью коалиции. Я соглашался и с тем и с другим — хотел, как все, чтобы последний акт трагедии не принес лишних жертв и чтобы близкий конец войны стал подлинным миром. Меня огорчало другое: почему мне приписали не мои мысли, почему нужно было осудить меня для того, чтобы успокоить немцев? Теперь, когда горечь тех дней давно забыта, я вижу, что в расчете была своя логика. Геббельс меня изображал как исчадие ада, и статья Александрова могла оказаться правильным ходом в шахматной партии. Моя наивность была в том, что я считал человека не деревянной пешкой».
Понятливый Эренбург обратился с письменным вопросом к Сталину: не прекратить ли ему вообще журналистскую деятельность, если этого требует политическая линия? Ответа не получил. Илью Григорьевича перестанут печатать в феврале 1949-го в рамках борьбы с космополитами.
Военные советы и политотделы анализировали готовность войск к подвигу:
«Плюсы:
высокий дух войск;
желание быстрее покончить с врагом, закончить войну;
огромный боевой опыт, мастерство.
Минусы:
незнание особенностей самого Берлина и отсюда сложность борьбы в нем;
наличие шапкозакидательских настроений, могущих повлечь к напрасным потерям и к задержке темпов;
наличие таких факторов, как пьянство, барахольство, извращенное толкование мести. Это особое значение имело для Берлина, где много соблазнов, где могут вволю разыграться чувства победителя, но где концентрированно собрано 3 млн человек, организовать которых врагу легче, чем на больших пространствах;
появление случаев уклонения от боя, желание сохранить жизнь».