1968. Год, который встряхнул мир
Шрифт:
Из Ньюарка приехал Том Хейден. В Ньюарке действовать стало невозможно, и он был готов перебраться в Чикаго, где располагался национальный штаб Эс-ди-эс. После того как Хейден попытался жить на доллар в день, питаясь рисом и бобами, и не смог добиться поддержки, на которую рассчитывал, он был изумлен событиями в Колумбийском университете.
«Я никогда ничего подобного не видел. Студенты в конце концов взяли власть в свои руки. Но они по-прежнему оставались студентами. Вежливые, опрятно одетые, они носили с собой тетради и книги, собирались вместе и с увлечением спорили, подвергай сомнению моральную правоту своих поступков; затем, уговорив себя остаться, они размышляли, погибла ли их академическая, а также личная карьера. Им были стыдно сознавать, что они удерживают сотрудника администрации в его офисе, и вместе с тем они желали вступить с ним в плодотворный диалог. И
Том Хейден почувствовал, что не может остаться в стороне. Он предложил свою поддержку, но в манере, принятой в Эс-ди-эс, дал понять, что не должен играть ведущую роль. Протестующие, казалось, были рады принять его помощь, даже если он собирался всего лишь молчать. Поразмыслив, он решил: «Что может быть лучше? Возможно, они думали, что привлечь в свои ряды Тома Хейдена, старейшину (двадцати девяти лет) студенческого движения, означало достичь поворотного момента в истории?»
Чем дольше они удерживали здания, тем больше студентов присоединялось к ним. Когда в помещении стало слишком мало места, они двинулись в другие здания. В этом пункте у Радда возникли расхождения с Эс-ди-эс, поскольку группа отказалась присоединиться к студентам и занимать другие постройки. К концу недеЛи, в пятницу, 27 апреля, в руках студентов было пять зданий. «Нью-Йорк тайме» продолжала помещать сообщения о забастовке на первой полосе и описывать ее как соответствующую планам Эс-ди-эс.
В то время в здании находился Хейден. Кроме того, приехал Эбби Хоффман. Однако ни один из них не являлся лидером. В дискуссиях участвовали все. В каждом здании были сформированы «забастовочные комитеты». Чернокожие в Гамильтон-Холле, отпустившие своих заложников вскоре после ухода белых, настаивали на своей независимости от тех, кто находился в других постройках. В каждом здании велись свои споры. Студенты размножали материалы прессы день и ночь на старых мимеографических автоматах. На занятых ими зданиях появилась баннеры, объявляющие эти постройки «свободной зоной». Некоторые заимствовали лозунг у Объединения сельскохозяйственных рабочих под руководством Сезара Чавеса «Viva la Huelga!», другие — старый лозунг сидячих забастовок «Мы не сдвинемся с места».
В кампусе произошел раскол. Одни носили на рукавах красные повязки, символизировавшие приверженность революции, другие — зеленые, что означало: они поддерживают восстание, но настаивают на принципах ненасилия. «Плуты», стриженые студенты-мужчины, носившие форменные блейзеры и галстуки Колумбийского университета, казались радикалам смешными и скучными «осколками прошлого». Даже когда «плуты» попытались блокировать доставку продовольствия в занятые студентами здания, радикалы смеялись и язвили: «Не видать Колумбии фронтовых побед» — намек на то, что те постоянно проигрывали футбольные матчи.
К пятнице, 26 апреля, когда в Колумбийском университете было объявлено, что строительство спортзала приостанавливается, а сам университет закрывается, то был не единственный случай закрытия высшего учебного заведения. По всем Соединенным Штатам, да и во всем мире, студенты срывали по пятницам занятия, чтобы выразить протест против войны во Вьетнаме. При этом бросались в глаза масштабы этой акции, проводимой американскими студентами, которые, начав активную деятельность в апреле, становились все более организованными. К концу года в их среде возникли новые отделения Эс-ди-эс и целая сеть подпольных университетских газет, насчитывавшая около пятисот изданий. Университеты Парижа, Праги и Токио также принимали участие в происходящем. В Италии университетская система вообще функционировала с трудом. В тот день сидячие забастовки, бойкоты и столкновения прошли в университетах Болоньи, Рима и Бари. Центральным вопросом оставалась абсолютная власть старшего профессорского состава, и студенты продолжали, к великому разочарованию политического истеблишмента, отказываться от союза с какими бы то ни было политическими партиями. В Париже триста студентов взяли штурмом дормитории американцев в университете Ситэ, расположенном в южной части города, поскольку им было отказано в совместных спальнях для юношей и девушек. Было замечено с полным основанием, что таким образом повторилась акция радикально настроенных студентов из провинциального университета в Нантере, послужившая примером для столичного студенчества. С другой стороны, в Мадридском университете было объявлено, что 6 мая, через тридцать восемь дней после его закрытия из-за студенческих демонстраций, возобновятся занятия.
В Нью-Йорке то был день, отмеченный особенными
Попечительский совет Колумбийского университета заявил, что кампус вынудило закрыть так называемое меньшинство. Так как студентов-забастовщиков, по приблизительным подсчетам, было около тысячи, а всего в 1968 году в университете училось и проживало около четырех с половиной тысяч человек, с точки зрения математики это действительно было меньшинство. «Нью-Йорк тайме», сотрудники газеты занимали два места в попечительском совете, писала в колонке редактора: «Бунт, сидячая забастовка и демонстрация — на все это в нынешнем году в кампусах, так сказать, существует авангардная мода. Быть вне общества — значит быть в университете: эта тенденция распространилась на Токио, Рим, Каир и Рио-де-Жанейро». Такие вещи хороши для Польши и Испании, где «ощущается недостаток возможностей осуществлять изменения мирным путем демократических преобразований», утверждала «Таймс», но «в США, Великобритании и других демократических странах подобным оправданиям не место».
Даже «Таймс» доверяла радиостанции Колумбийского университета Дабл-ю-кей-си-ар, когда необходима была информация о самых «горячих» событиях недели. Радиостанции вела почти непрерывное вещание круглые сутки и находилась в наиболее удобной позиции, позволявшей четко следовать за хаотичным развитием событий. Утром в пятницу руководство университета приказало Дабл-ю-кей-си-ар прекратить вещание, но отступило перед лицом колоссального взрыва протеста среди студентов. Радд и другие лидеры, хотя и говорили с такими журналистами, как Найфер из «Таймс», поддерживали наиболее тесные контакты с университетской газетой «Дейли спектейтор» и Дабл-ю-кей-си-ар. Радд часто предуведомлял руководителя радиостанции кампуса о готовящихся событиях. Именно он посоветовал ему провести репортаж о речи полковника Экста.
В субботу около девятьсот тысяч участников антивоенной демонстрации заполнили Шип-Мидоу в Центральном парке. Коретта Скотт-Кинг, молодая вдова Мартина Лютера Кинга, произнесла речь. Она прочла «Десять заповедей Вьетнама» — текст, написанный Кингом, где подвергалась критике предложенная Белым домом версия событий войны. Прочитав последнюю заповедь: «Не убий», — она снискала громовые аплодисменты. Полиция арестовала сто шестьдесят демонстрантов, в том числе тридцать пять человек, пытавшихся пройти маршем из парка к территории Колумбийского университета, чтобы выразить поддержку студентам.
Ответную демонстрацию возглавил архиепископ Нью-Йоркский Тиренс Кук (он торжественно вступил в эту должность в присутствии президента Джонсона всего три недели назад). Предполагалось, что в этой акции в поддержку войны будет участвовать шестьдесят тысяч человек. Однако на нее пришло лишь три тысячи.
В Чикаго организаторы демонстрации заявили, что в мирном шествии из Гранд-парка, расположенного в деловой части города, приняли участие двенадцать тысяч человек. Однако чикагская полиция, применившая при нападении на демонстрантов слезоточивый газ и дубинки, утверждала, что участников было всего около трехсот. В Сан-Франциско в антивоенной демонстрации участвовало около десяти тысяч человек; в их числе, согласно данным организаторов, было несколько сотен военнослужащих в гражданском платье и несколько сотен ветеранов в бумажных шляпах с надписями «Ветераны за мир». В городе Сиракьюс (штат Нью-Йорк) скончался незаурядный юноша-старшеклассник Рональд У. Брейзи: 19 марта он пришел к собору и поджег свою одежду, пропитанную бензином, в знак протеста против войны. Он оставил записку, в которой говорилось: «Если то, что я отдал свою жизнь, хотя бы на один день приблизит окончание войны, значит, это было сделано не зря».