1968. Год, который встряхнул мир

Курлански Марк

Эбби Хоффман и «Йиппи!» прибыли, имея свой план, который они назвали «Фестиваль жизни» — по контрасту с конвенцией в «Амфитеатре», которую они называли «Фестивалем смерти». На раздаваемых флайерах в числе событий недельного «Фестиваля жизни» были следующие:

20—24 августа (утро). Тренировки по «змеиному танцу», карате, самообороне без применения насилия;

25 августа (вечер). Музыкальный фестиваль (место проведения -Линкольн-парк);

26 августа (утро). Семинар по проблемам наркотиков, подземных коммуникаций, свободной жизни, партизанской войны, самозащиты, уклонения от призыва, коммун и т.д.;

26 августа (вечер). Вечеринка на берегу озера (Линкольн-парк): выступления фолксингеров, барбекю, купание, любовь;

27 (на рассвете). Поэзия, мантры, религиозная церемония;

28 августа (утро). Олимпийские игры «Йиппи!», избрание «Мисс “Йиппи!”», «Поймай кандидата», «Привяжи кандидату хвост», «Надень галошу на Поупа» и другие нормальные здоровые игры.

Многое из того,

что предлагалось в этом списке, представляло собой классические розыгрыши Хоффмана, однако не все. Планировался настоящий музыкальный фестиваль с приглашением таких звезд, как Арло Гетри и Джуди Коллинз. «Йиппи» работали над этим проектом несколько месяцев, однако пригласить известных артистов было нельзя до получения разрешения, которое городское правительство отказывалось дать. В результате встречи Эбби Хоффмана и заместителя мэра Дэвида Сталя, как и следовало ожидать, последние шансы на успех были потеряны. Хоффман зажег самокрутку, и Таль попросил его, чтобы тот не курил марихуану в его офисе. «Я не курю марихуану, — ответил Хоффман с честным видом. — Это миф». Сталь написал докладную записку, где говорилось, что «йиппи» — это революционеры, явившиеся в Чикаго, чтобы начать «революцию наподобие недавних инцидентов в Беркли и Париже».

На повестке дня у «Йиппи!» стоял марш из Грант-парка к зданию конвенции, намеченный МОУБ на 28 августа, во второй половине дня. То было единственное событие, для которого назначили точное время — шестнадцать часов. Но в целом программа неизбежно вызвала бы конфликт с чикагской полицией, поскольку предполагалось, что все будут спать в Линкольн-парке, — с точки зрения городских властей, это было исключено. Линкольн-парк раскинулся на территории города; на его покатых холмах и тенистых лужайках бойскаутам и другим молодежным организациям часто разрешали устраивать ночевки. Парк имел в длину несколько миль, и добраться через него от Грант-парка до отеля «Конрад Хилтон» (или, как имел обыкновение называть его Эбби Хоффман, отеля «Конрад Гитлер») можно было очень быстро. Еще до начала конференции полиция расставила таблички с надписями: «Парк закрывается в 23 часа». Когда все городские улицы опустели, демонстранты обратились в федеральный суд, дабы получить разрешение пользоваться парком. Судья Уильям Линч, юрист, в прошлом сотрудничавший с Дейли и занявший свою нынешнюю должность благодаря мэру, отклонил их просьбу.

События, в которых инициативу на себя взяли «йиппи», были из тех, что привлекают внимание телевидения. «Змеиный танец» представлял собой технику, использовавшуюся в боевых искусствах. Члены японского студенческого движения «Зенга-курен» существенно усовершенствовали ее и применяли, когда нужно было прорываться сквозь ряды полицейских. «Йиппи» в головных повязках, с бусами на шее постоянно практиковались в танце при нападениях полиции и неизменно терпели неудачу. Но с точки зрения телевидения это была экзотика, и несколько команд телевизионщиков засняли упражнения в боевых искусствах, проходившие в парке. Отснятое противоречило сообщениям о том, что хиппи тренируются, готовясь к боям с полицией Чикаго. Одной съемочной группе даже удалось заснять Эбби Хоффмана, участвовавшего в тренировке; он назвал себя «актером, выступающим на телевидении».

Другое мероприятие, которое они намерены были осуществить, заключалось в номинировании кандидата в президенты от «Йиппи!» — мистера Пигаса. Им оказался поросенок на поводке. «Концепция поросенка в качестве нашего лидера была более правдива, чем сама реальность», — писал Хоффман в эссе «Как устроить настоящий беспорядок». В то время слово «свинья» повсеместно использовалось как ругательство в адрес полицейских, но Хоффман настаивал, что в Чикаго «свиньи» «с их большими пивными животами, тройными подбородками, красными лицами и маленькими косыми глазами» действительно выглядят как свиньи. Им присуща особого рода глупость — заразная. Он подчеркивал сходство и Губерта Хамфри, и Дейли со свиньями, и чем больше он давал пояснения, тем больше казалось, что все начинают походить на свиней.

Однако существовала некоторая проблема: свиней было две. Эбби Хоффман достал одну, Джерри Рубин — другую, и возник спор: которую из двух номинировать? Каждый действовал на свой лад: Рубин выбрал очень уродливую свинью, а Хоффман — симпатичную. Спор между ними по поводу свиных выборов едва не перерос в драку. Рубин обвинил Хоффмана в том, что тот пытается превратить движение «Йиппи!» в культ своей персоны. Хоффман ответил, что Рубин всегда хочет показать кулак, в то время как он сам «сжимает кулак, но при этом улыбается».

Спор длился до тех пор, пока не было решено, что официальным кандидатом от Молодежной международной партии станет уродливая свинья Рубина. Хоффман, у которого еще не прошла злость от спора, остался в Гражданском центре Чикаго, когда Рубин объявлял: «Мы гордимся тем, что выдвигаем в качестве кандидатуры на пост президента Соединенных Штатов свинью». Затем полиция арестовала Рубина, Хоффмана, свинью и певца Фила Окса за «распущенное поведение», но очень скоро освободила. На следующий день в Линкольн-пар-ке выпустили другую свинью, по некоторым предположениям, то была миссис Пигас, жена кандидата. Пока

полиция преследовала животное, «йиппи» кричали: «Свинья! Свинья!» Юмор ситуации заключался в том, что непонятно было, кого они имеют в виду: объект преследования или преследователей. Когда полиция наконец поймала свинью, кто-то крикнул: «Осторожнее! Как вы обращаетесь с будущей первой леди!» Одни полицейские засмеялись, другие рассвирепели. Они бросили свинку в глубину фургона для задержанных и с угрозой в голосе спросили, не хочет ли кто-нибудь отправиться вместе со свиньей. Несколько «йиппи» с радостью попрыгали в фургон. Полицейские закрыли дверь и уехали. Некоторые журналисты попались на эту удочку и начали задавать «йиппи» вопросы. Те ответили, что их не остановить, поскольку в их распоряжении имеется целая свиноферма прямо рядом с Чикаго. Журналист пожелал узнать, что они чувствуют, лишившись своей свиньи, и один из «йиппи» потребовал, чтобы секретная служба обеспечила защиту и их кандидату, и первой леди. Радиожурналист с величайшей серьезностью спросил: что же символизирует свинья? Посыпались ответы: «Еду! Ветчину! Парки принадлежат свиньям».

«Йиппи» быстро обнаружили, что вокруг собралось столько представителей средств массовой информации и они столь «голодны», что любой розыгрыш заслужит их внимание. Так, широко известна стала их угроза пустить ЛСД в городскую систему водоснабжения и отправить целый город в наркотическое «путешествие». Среди других угроз было обещание раскрасить машины в цвета такси, чтобы похищать делегатов и увозить в Висконсин; нарядиться вьетконговцами и пройти через город, рассыпая по пути рис; обстрелять «Амфитеатр» из минометов с расстояния нескольких миль; устроить купание нагишом в озере Мичиган с участием десяти тысяч человек. Казалось, городское правительство понимало невыполнимость этих угроз, однако следило за «йиппи», как если бы все это могло произойти на самом деле. К несчастью, не сохранилось свидетельств о том, как отреагировала полиция на обещание Хоффмана снять с Хамфри штаны. Каждая угроза «йиппи», какой бы причудливой она ни была, сообщалась прессе полицией. «Сан-таймс» и «Дейли ньюс» разговаривали с лидерами «новых левых» и знали, что эти угрозы были только розыгрышами, но газета «Три-бюн», в течение нескольких лет до этого раскрывавшая коммунистические заговоры, давала сообщения о каждом плане, сопровождая их устрашающими заголовками, которые только пугали полицию. «Йиппи» ликовали, видя, какое внимание оказывает им пресса благодаря предостережениям полиции. На самом деле из нескольких тысяч демонстрантов, собравшихся в городе (за пределами города находилось менее двух тысяч), большинство не были членами «Йиппи!» или других движений, так что само присутствие «йиппи» было чем-то вроде мифа. Однако этого нельзя было сказать о силах, обеспечивающих исполнение репрессивных мер. Двадцать тысяч чикагских полисменов получили подкрепление в виде пяти тысяч солдат и шести тысяч национальных гвардейцев. Военные были примерно того же возраста, что и демонстранты, и среди них присутствовали чернокожие, поэтому демонстранты ожидали от них большей симпатии в свой адрес, нежели от полицейских. Действительно, сорок три солдата были преданы военному суду за отказ отправиться в Чикаго для подавления беспорядков. Вообще присутствие военных успокаивало, в отличие от чикагской полиции, которая с самого начала готовилась к войне. Если бы не ответ полиции на действия демонстрантов, это мероприятие запомнилось бы как неудачное или не запомнилось вообще.

Обозреватель «Чикаго сан-таймс» Майк Ройко писал: «Никогда прежде столь многие не были так сильно напуганы столь немногими»*.

Конвенция еще не началась, а в разговорах и репортажах речь уже шла о столкновениях, насилии, раскрытии планов. Этот язык использовался и в связи с самой конвенцией, где силы Хамфри встречались с Маккарти и делегатами — сторонниками мира, и по отношению к тысячам демонстрантов и полицейских, находившихся в центре Чикаго на расстоянии нескольких миль от места проведения конвенции.

Во вторник, 20 августа, в двадцать три часа, советские танки пересекли границу Чехословакии. К утру следующего дня вторжение осуществилось. По телевидению показывали советские танки в чешских городах.

В Чикаго советское вторжение немедленно стало использоваться как метафора. Эбби Хоффман устроил пресс-конфе-ренцию, на которой назвал Чикаго «Чехаго» и охарактеризовал как полицейское государство. Город действительно выглядел именно так: повсюду полиция, «Амфитеатр», ожидающий делегатов, окружен колючей проволокой. Хоффман пригласил прессу заснять проводившиеся в тот день «чехословацкие демонстрации». Джон Конноли из Техаса заявил, что вторжение Советов показало: партия должна поддержать войну во Вьетнаме. Но сенатор Ральф Ярборо, тоже техасец, возразил мандатной комиссии, что политическая сила не должна быть использована недолжным образом, дабы нанести удар по «идеализму молодых» наподобие того, как Советы применили военную силу. Демонстранты использовали применительно к Чикаго выражение «Пражский закат». Они узнали, что люди в Чехословакии, выражая свой протест, подходят к русским солдатам и спрашивают: «Для чего вы здесь?» Участники акции протеста стали задавать тот же вопрос чикагским полицейским. Невероятно, но те отвечали точно так же, как и русские: «Это моя работа».