1982, Жанин

Грей Аласдер

– По крайней мере, вы должны мне сказать, в чем меня обвиняют, то есть в чем обвиняют эту Жанин.

– Кража, – бросает Страуд. – И торговля наркотиками. И убийство. И проституция. Но последнее не так уж важно.

Роскошная внимательно смотрит на него. Он называет город, в котором работает Макс, и спрашивает:

– Знаете этот город?

– Да.

– Знаете аптекаря, что живет в конце главной улицы?

– На главной улице живет несколько аптекарей.

– Этот милый старик оказывал покровительство наиболее выдающимся девочкам по вызову. Его фаворитка, Жанин Кристал, выделывала с ним самые извращенные штучки. Ее видели

входящей к нему сегодня в обед, и вскоре он закрыл магазин на весь день. Час назад его нашли задушенным в задней комнате. Из аптеки похищено много сильных наркотиков, а также двенадцать тысяч долларов наличными, которые он неизвестно зачем снял со своего счета утром.

Интересны ли мне все эти подробности? Нисколько. Движемся дальше.

– …а также двенадцать тысяч долларов наличными, которые он неизвестно зачем снял со своего счета утром. Вам кажутся интересными все эти подробности?

– Они захватывающие, все это звучит очень увлекательно. Но не имеет ко мне никакого отношения.

– Вы почти убедили меня в этом. Во время визитов к своим клиентам Жанин всегда берет с собой чемодан. Вы не возражаете, если моя коллега осмотрит ваш чемодан?

– Пусть смотрит, – говорит Роскошная. – Надеюсь, у нее чистые руки.

Женщина открывает чемодан и медленно начинает распаковывать его. Каждую вещь она несколько секунд держит в руках, потом кладет на стол. Роскошная смотрит, как женщина вынимает домашний халат, ночную сорочку и тапочки, и думает: «Скоро я отсюда выберусь. Может быть, не пройдет и часа, как я увижу Чарли».

Она думает: «Может быть, не пройдет и часа, как я увижу Чарли». Ее кожа трепещет, и всю ее охватывает обморочное оцепенение, а женщина продолжает доставать из чемодана белую джинсовую, нет, замшевую юбку со сквозным разрезом на кнопках – разумеется, это не ее вещь? – и кладет ее на стол, и достает черные чулки в крупную сетку, пояс и черный лифчик на бретельках. И черные туфли с невыносимо высокими каблуками. И кожаную плетку. И черный кожаный чепец с кнопками. И трость. И бутылочки с пилюлями и порошками, и запечатанные бумажные пакетики. И большой сверток денег. Роскошная не замечает завороженных взглядов всех, кто присутствует в комнате. Она только слышит свой голос, который самопроизвольно произносит:

– Меня зовут Терри Ханслер, мой муж – Макс Ханслер, старший полицейский офицер четырнадцатого отделения. Пожалуйста, свяжитесь с ним и скажите, где я нахожусь.

Страуд хихикает:

– Да, Жанин, ты настоящая актриса, но пора тебе немного отдохнуть. Позаботься о ней, Мамочка. Подготовь ее к опознанию.

Роскошная нагибается, неистово мотает головой и пытается вырваться из наручников. С ее губ слетает хриплое «нет, нет, нет». «Пожалуйста, не надо», – стонет она.

– Да, да, да, милая, однако не волнуйся так, – раздается мягкий, густой и сиплый голос, и сквозь пряди волос, облепивших заплаканное лицо, Роскошная видит женщину, которую Страуд назвал Мамочкой, – та направляется к ней, и Роскошной кажется, что это самая огромная женщина в мире. Невероятных размеров бедра и бока приближаются к Роскошной, медленно покачиваясь под синей юбкой, больше похожей на гигантскую палатку, а на пышных плечах, о ужас, крохотная головка маленькой девочки – прожорливой малышки, увидевшей на праздничном столе тарелку пирожных. И взгляд ее устремлен на Роскошную. Конец второй части.

Глава 3

Зонтаг,

женщина честных правил, разоблачает меня и поражается немощности моего злодейства. Лесбиянка-полицейская, вовсе не похожая на мою мать, выводит меня из себя.

3: Черт бы побрал эту Зонтаг, она растранжирила все мои сексуальные фантазии.Она была «госпожой» – такой знающей, такой любознательной и непреклонной. Она считала себя сексуальной миссионеркой в Шотландии. А я был самой Шотландией, порою холодной и безмолвной, которую она хотела освободить.

– Расскажи мне, расскажи, – жадно говорила она, – мне важно это знать. Кроме того, это же весело! Ну, давай, шепотом, не бойся, меня это не шокирует. Чего бы тебе по-настоящему хотелось? Я могла бы даже нарядиться для тебя как-нибудь по-особенному.

Поначалу я ей не мог ничего сказать. Я стремился разграничивать фантазии и реальность, разве не в этом суть здравого смысла? Ведь моя незатейливая сексуальная жизнь с Хелен закончилась именно в тот момент, когда она узнала, что ясебе иногда воображаю, занимаясь с ней любовью. Но Зонтаг не согласилась принять мое молчание в качестве ответа. В конце концов я ей признался, что имею нездоровую тягу к маленьким детям. Это было ложью, но я посчитал, что такая ложь меньше отпугнет женщину, чем признание, что у меня нездоровые фантазии в отношении женщин. Она была очень возбуждена и требовала подробностей, однако у меня не хватило фантазии ничего придумать. В конце концов она заявила:

– Ты нарочно сбил меня с толку.

И просидела потом целую вечность, нахмурившись и прижав пальцем нижнюю губу.

Затем она вздохнула и сказала:

– Ладно, давай я тебе помогу. Начнем сначала. Вспомни свое первое сексуальное возбуждение. Я, разумеется, имею в виду твое детство.

Детство! Я уже собирался сказать ей, что в детстве я ни разу не испытывал сексуального возбуждения, как вдруг вспомнил очень странное видение, посетившее меня в возрасте пяти или четырех или даже трех лет. Словно бы я был в компании мальчишек, которые катались по всей стране на плечах взрослых мужчин. Мы устроили гонки, сидя на этих мужчинах, мы подгоняли их плетками, а мне доставляло особое удовольствие заставлять своего мужчину перепрыгивать через самые большие канавы и пробираться сквозь самые колючие кусты. Не могу даже вспомнить, был ли это ночной сон, или видение среди бела дня, но чувство возбуждения от моей растущей силы, несомненно, было эротическим. Я ожидал, что это гомосексуальное откровение вызовет у Зонтаг больший интерес, нежели фантазии о детях, но она сказала только: «Эдипов комплекс. Типичная история. А теперь поведай мне самые ранние сексуальные фантазии, связанные с твоей матерью».

Я расхохотался, что немало разозлило ее. Она никак не могла взять в толк, почему выходит так, что чем логичнее она мыслит, тем смешнее выглядит в моих глазах. Она-то гордилась своими логическими способностями. Интересно, она была немкой или француженкой? Отец ее был немцем, а мать француженкой, или наоборот. Она мне рассказала, что спустя неделю после ее первой менструации мать отвела ее к доктору и поставила ей противозачаточную спираль, хотя это было незаконно. В те времена еще не было таблеток. Когда они возвращались домой от врача, мать сказала: «Теперь можешь вытворять любые глупости, какие взбредут тебе в голову».