1985

Берджесс Энтони

Кестлер писал, что мы можем избавиться от национальной вражды, основанной на международных недопониманиях, только при наличии мирового языка. Такой язык возможен?

У нас уже есть мировой вспомогательный язык – английский. Это язык коммерции и воздушных сообщений. В тридцатых годах Огден и Ричардс создали усеченную разновидность английского, ограниченного приблизительно 850 словами, которую назвали «базовый английский». Британское правительство купило

на него права, и как раз в этом Оруэлл увидел возможность ясного, простого и ортодоксального языка, который будет навязан народу государством. Внедрение своего рода «базового английского» во всех странах мира как второго языка, которому обязательно обучают в школах, допустимо. Но никогда нельзя позволить, чтобы он подменил собой основной язык.

Может ли правительство указывать нам, какие слова употреблять, а какие нет? Как в новоязе?

Нам, несомненно, уже указывают, какие слова не употреблять. Причем не столько правительство, сколько группы влияния, которые воздействуют на правительство. Не сомневаюсь, что рано или поздно в Великобритании будет принят Акт о языковых ограничениях. Определенные расистские термины, такие, как «япошка», «гомик» или, хуже всего, «ниггер», уже табуированы, как некогда были табуированы ругательства из трех букв. Следующим шагом будет официально объявить их вне закона. Движение в защиту прав секс-меньшинств (которому следовало бы помешать, силой закона, если потребуется, превращать замечательное староанглийское слово «gay» – «веселый» – в нечто манерное и совершенно произвольное) потребует, чтобы такие выражения, как «педик», «гомик» или «гомесек», объявили вне закона. Даже есть «голубцы» может оказаться противозаконным, если только не будете называть блюдо фаршем в капустном листе. Далее Движение за права женщин может потребовать переориентации личных местоимений, чтобы «он» и «его» использовалось для обоих полов и вообще общее выражение «человек» должно быть заменено каким-нибудь сфабрикованным чудовищем вроде «мужежен» или, еще лучше, «женомуж». Права женомужа. Филологи этого движения, вполне возможно, присовокупят ко всем словам окончания женского рода или даже уничтожат ряд слов. Мы движемся в сторону все большего ограничения не только в поступках, но и в речи, но лишь очень немногие эти ограничения внедряются из жажды централизованного контроля, как у Старшего Брата. Они – следствие того, что, наверное, следует окрестить демократизацией.

Значит, перед нами аномалия: подверженные давлению правительства сознают, насколько слабы, и при этом ограничивают свободы?

Правительства западных стран – и вскоре это может стать верным и для правительств стран советского блока – больше заботит сбор налогов с

граждан, чем политическая ортодоксальность. Фискальная тирания – не самая худшая из существующих, но достаточно мерзкая и станет только хуже.

Она применима только к людям с деньгами, а большая часть населения Земли слишком мало зарабатывает, чтобы облагаться налогом. И вообще не лучше ли перестать зацикливаться на будущем Запада, размышляя, будет ли тогда больше свободы или меньше, и сосредоточиться на будущем планеты?

Это уже чересчур. Как сказал Вольтер, нам надо возделывать свои Геспериды.

Геспериды?

Сады Запада. Прогресс возникает не в результате раздела и разжижения, когда все становятся одинаково бедными.

Вы пессимистично смотрите на человека или женомужа?

Человек пережил первые тридцать три года эры атомной бомбы. Он переживет и новые ужасы, которые его ожидают. Он на удивление изобретателен.

А если не переживет?

Всегда остается Жизнь. Помните слова Лилит в конце «Назад к Мафусаилу» Бернарда Шоу? А я помню:

«Бесконечна только жизнь, и хотя мириады ее звездных дворцов покамест необитаемы, а другие мириады и вовсе не построены, хотя необозримые ее владения все еще безотрадно пустынны, будет день, и семя мое утвердится в них, подчинив себе материю до последнего предела. А что за этим пределом – этого не различает даже взор Лилит. Довольно и того, что за ним что-то есть».

Вот во что я верю – в разум, в свободный разум, старающийся постичь не только себя, но и внешний мир, и к черту мелких людишек, которые пытаются перекрыть кислород любознательности и талдычат, дескать, государство превыше всего и ни у кого нет права слушать Бетховена, пока третий мир голодает.

Вы арестованы.

Прошу прощения?

Вы арестованы.

Вы шутите, да, шутите. Я каким-то образом понял, что вы шутите.

Но на мгновение подумали, что я серьезен?

Да, помоги мне Боже, подумал. Вы думаете, даже право на свободу речи может быть усыпляющей уловкой Старшего Брата? Вы думаете, он действительно за нами наблюдает? Что он публичная маска какого-нибудь промышленного картеля, эдакого международного спрута и объявится, когда мы меньше всего его ожидаем?

Нам надо быть начеку.

С этим я согласен.

Монако, 1978 г.