1993
Шрифт:
Анпилов и Константинов, ухватив подмышки, сволокли его по ступеням и выпихнули подальше. Он оказался рядом с Виктором, нервно растирал лоб и что-то скороговоркой бормотал.
– Всё правильно сказал! – раздалось за спиной. – Второй час топчемся!
– Ты, что ли, самый смелый? Иди вперед, не топчись.
– И пойду. Тебя не спрошу.
– Прекратите, мужики. Демонстрация на подходе. Людей – море.
– Главное, внутрь зайти.
– Первым делом надо рекламу отменить.
– И сериалы тоже.
– Ну,
– Да-a, наплачутся теперь богатеи!
– Представляете, что по ящику сейчас про нас лепят!
– Ой, боюсь представить!
– Жалко, Интернета нет!
– Кого-о?
– Лет через двадцать в массы пойдет.
– Кто?
– Интернет.
– Что за тырнет? От слова “тырить”?
– Это в компьютере такая фигня… Никакой телевизор не нужен. Я в Америке два года программистом работал.
– И сидел бы дальше в своей Америке!
– Мужики, ну вот зачем опять?
Виктор покосился на Олесю, которую всё еще цеплял под руку. Страшно ей? Она поймала его взгляд и, в улыбке приподняв губу, показала мелкие детские зубки:
– Здорово, да?
– А? – не понял он.
– События такие! Как думаешь, возьмут или нет?
Он заглянул ей в глаза, в них было много молодого любопытства и твердая уверенность в том, что всё будет хорошо.
Раздвинув людей, к Макашову поднялся пузатый человек с купеческой бородой и стал говорить на ухо, прикрываясь пухлой рукой с черным крупным перстнем. Перстень заиграл, засиял на солнце, и Виктор зажмурился, ощутив, как что-то холодное ввинчивается в его сердце.
– За мной! – Макашов резво сошел вниз.
В сопровождении своего вооруженного отряда и ватаги снимающих и щелкающих журналистов он ринулся через улицу, навстречу косому лучу усталого солнца, к стальной башне, которая высилась на отдалении за желтоватыми жесткими кронами дубовой рощи. Основная часть толпившихся последовала за ним, Виктор с Олесей тоже, от стремительного шага их руки разъединились.
Перейдя улицу, Макашов взял правее и уткнулся в стеклянные двери здания, возле которых Виктор прочитал табличку желтым по черному: “Технический центр”.
Под табличкой поджидал рыхлый немолодой милиционер в мешковатой форме.
– Слушаю, – сказал Макашов отрывисто.
Милиционер явно волновался, но голос у него был чистый и четкий:
– Мы переходим на вашу сторону. Вопросов нет. Вся милиция, вся охрана. Вопросов нет. Мы все давали присягу Советскому Союзу. Вопросов нет. Лучше этот подъезд. Здесь АСК-3. Отсюда идет вещание. Но…
– Принято! – Генерал переглянулся со своими спутниками.
– Но…
– Что?
– Там внутри мы не одни. Там спецназ. “Витязь”. Сотни бойцов. Как быть? Я хочу вам помочь, но… – Круглое лицо исказила гримаса сожаления.
И словно в подтверждение этого “но” из дверей выскочил солдат в маске
– Что ж мы своих сдаем? – не выдержав, спросил Виктор.
Макашов бессловесно зыркнул на него.
– Провал… – сказал Виктор еще громче. – Полный провал!
– Не огорчайся, посидим, отдохнем, – сказала Олеся участливо, и они опустились на бетонный край квадратной клумбы.
Толпа подтягивалась, одновременно засинели первые сумерки. Макашов выставил рупор, пытаясь совладать со свистом и писком:
– Раз, раз… Они… Раз… Они держат силой наших милиционеров…
Он перебросился с окружением глухими словечками, дернул стеклянную дверь на себя и пропал за ней вместе с тремя автоматчиками.
– А почему ты развелась? – спросил Виктор.
– Пил он много, – с готовностью сказала Олеся. – Когда не пьет – так ничего, а нажрется – последняя свинья. Все пьют, не все пить умеют. Он наполовину коми, по отцу, у них спирт вообще не расщепляется.
– А если завязать?
– Пробовал. По полгода не пил. Бесполезно. Сейчас опять пытается… показать, какой он хороший. А толку что. Не люблю я его больше. А ты?
– Что я?
– Что-что…
– Пью?
– Да не пьешь… Развелся почему?
Виктор ненадолго задумался и буркнул:
– Не сошлись характерами.
– Долго вместе жили?
– Шестнадцать лет.
– Это срок. А развелись когда?
– Недавно.
– Ну, может, еще сойдетесь.
– Не сойдемся, – убежденно сказал он. – К этому давно шло. Считай, всю жизнь.
– Дочка переживает?
– Дочка? – Он задумался и замолчал, разговор прервался. Стало темнее, зажглись фонари, на окнах здания напротив опускались жалюзи; кто-то останавливал троллейбусы и высаживал пассажиров, кто-то возился посередине улицы, пытаясь построить баррикаду.
Макашов выскочил из дверей, снял берет, обнажив лысину, и тыльной стороной провел по лицу. Показались трое с поднятыми вертикально автоматами, и один из них – каштановая шапка волос – сказал ждавшему их всё это время автоматчику в спортивном костюме:
– Отморозки! Чуть не завалили. Один орет: “Стреляю на поражение!”, другой лазером по глазам… Красными, блядь, зайчиками… Дверь теперь заперли!
– Чур, я до двенадцати, – сказала Олеся беспокойно. – Мне же завтра на работу.
– И мне, – Виктор вдруг вспомнил, что четвертого обещал отработать прогул.
– Проводишь меня?
– Прямо сейчас?
– Потом… Подождем, что будет.
– Может, подальше отойдем?
– Куда? Подальше ничего не видно.
– Как хочешь…
Виктор столкнулся взглядом с седым мужчиной с серебристым фотоаппаратом на груди, окликнул: