1993
Шрифт:
Веки его сами собой распахнулись от огненной вспышки.
Загрохотало – под ногами гулко подпрыгнула земля.
Схватив Олесю в охапку, он инстинктивно упал вместе с ней. В ту же секунду на них обрушился шквальный огонь.
Вжавшись лбом в бетон клумбы и давя Олесин мякотный затылок, Виктор слышал: толпа с воплем бежала прочь. Стрельба не затихала ни на мгновение: бил пулемет – та-та-та, строчили автоматы – тыр-тыр-тыр. Робко приподняв голову, он увидел во множестве летящие из здания сияющие линии трассирующих пуль.
– Ты как?
– Нормально, – шепнула Олеся.
За
Через несколько минут стрельба немного ослабела.
Виктор опять приподнял голову: в жидких перламутровых лучах фонарей под секущими перекрестными пулями, бросавшими возле подъезда мигающий отсвет зарниц, застыли тела, некоторые вповалку. Всё было густо залито кровью. Крупно и неестественно, как-то очень значительно, выглядели мертвые головы. Он узнал лежавшего на боку студента-ботана, а совсем близко от клумбы увидел Наташу и Алешу. Да, это были они – вместе лежали навзничь, Наташа раскинув руки. Ближе к дверям валялись гранатомет и несколько видеокамер. Кто-то в бушлате привстал, кашляя, и тотчас, как по наитию, глянув выше, Виктор увидел в оконном проеме черную фигуру с вытянутой рукой – сквозь грохот стрельбы прорвался характерный сухой выстрел пистолета. Человек в бушлате дернулся и замер. Это получилось как в кино, легко и просто.
Стрельба прекратилась, и сразу отовсюду вокруг зазвучали стоны – разнообразные, как храпы: протяжные, сильные, скупые, тихие…
– Май френд Отто! О, май гад! – зачастил крайний за их клумбой. Вдруг, выкинувшись из-за укрытия, он побежал к груде тел, размахивая белым носовым платком: – Пресс! Пресс!
Благодарно махнув платком темным окнам, нагнулся, обнаружил нужное тело, приподнял, закинул на себя и потащил. Раненый начал постанывать – это был седой фотограф, у которого Виктор узнавал время.
С другого угла к подъезду метнулись двое в белых халатах, похожие на привидения:
– Не стреляй! Скорая!
Виктор, встав на колени, выставил голову полностью, чувствуя ее большим всклокоченным цветком на потном стебле шеи. Он увидел: тела зашевелились, живые ворочались под мертвыми, расползались от здания.
– Бежим? – задорно спросила Олеся.
– Погоди, – он высунул руки и стал приподниматься.
И тут ударил пулемет.
Санитары забились в волнах свинца, одежда, разлетаясь, заклубилась вокруг них, как снежинки. Возможно, эта метель только пригрезилась ему, он не видел, как они упали, не видел и судьбы иностранцев, он сам упал, забыв обо всем, вжавшись носом в асфальт и не смея поднять головы, а следом за пулеметом загрохотали все стволы.
Потом стрельба поутихла, из открытого окна стали слышны голоса.
Один был раздраженно-запаренный:
– Вов, того сними. Дальнего, с флагом.
Мгновение – и веселый ответ:
– Добегался, козел.
– Смотри, очухались тараканы… Вон слева… смотри… полезли…
– Куда лезут? Фанаты х… вы.
– Димон, в плаще, чур, мой.
Стрельба усилилась, воскрес пулемет, а очереди стали гуще и злее, как будто подтащили патроны.
– Слышь, –
Военный грузовик, еще недавно таранивший стеклянные двери, стоял метрах в пяти от них, и за ним было какое-то копошение.
– Подстрелят, – сказал Виктор безнадежно.
– Не подстрелят. Жди: пулемет заткнется, значит, лента кончилась; пока он менять ее будет, мы и проскочим.
– Так не один же пулемет стреляет.
Сосед повернул к нему смутное заросшее лицо и обдал горячим дыханием:
– Пулемет всего хуже. Они не ждут, что мы побежим. Не целятся… Они дальше пуляют, по улице. А нам всего надо пять сек. Ты весь не вставай, согнись. Или катись.
– Слышала? – Виктор повернулся к Олесе.
– Слышала. Бежим?
– Погоди, ты что!
Потом пулемет взял паузу, и все трое тенями перекинулись за грузовик – их встретил мат, потому что было дьявольски тесно и они по очереди налетели на седого фотографа, который был без сознания; его спасителя сразила пулеметная очередь. Здесь сидели пышноусый северный тип с автоматом между ног, щекастый мальчонка в омоновской каске, куривший в кулак, женщина в пуховом платке, повторявшая какие-то заклинания, мужчина с дымной шевелюрой и диктофоном, и еще, мешая, торчали тяжелые ботинки двух мертвецов, засунутых под днище.
– Пулемет замолчит, а мы дальше побежим? – спросил Виктор бородатого.
– Слышь, сиди! Увидят – сразу положат.
– Вить, – вдруг как-то по-домашнему позвала Олеся. – Меня торкнуло вроде.
– А? – испугался он. – Где?
– Ерунда. Не болит, а ноет. Я бежала, и меня в плечо, как молотом. Меня отпустило уже. Боли нет, – она словно уговаривала саму себя, что всё нормально, – может, и раны нет.
– Где? – Виктор ощупывал ее куртку – цела, сухая, стянул непослушными руками, и руки задрожали так, что не смог ничего делать: ворот белой блузки был мокрым от крови.
– Слышь, я в этом деле малость понимаю. – Мужик, посоветовавший им грузовик, строго отстранил Виктора, наклонился, с силой рванул ворот по самую грудь. – Да-а…
– Ну что там? – спросила Олеся, слегка капризничая. – Блин, холодно.
Мужик жевал в бороде губами, испытующе смотрел на Виктора:
– Почти в шею. Навылет. Ничего, жить будет.
Теперь он с треском рванул свою рубаху, черную, и заправски завязал Олесе предплечье, протянув у нее подмышкой длинный лоскут.
– Ты как? – Виктор приобнял ее и, не удержавшись, чмокнул в щеку.
– Немного это… всё плывет… – сказала она с неловким смехом.
– Скорая есть? – Он обернулся и удивился.
Он ожидал увидеть пустую улицу, но люди оставались, их, пожалуй, были сотни: они стояли кучками, подальше, кто-то лежал, кого-то несли, кто-то бежал, пригнувшись, больше всего народу было на той стороне, у другого подъезда. Там и тут сверкали слепые пули, будто высекая искры. Невдалеке пылал автобус, оранжевый огонь вырывался из окон и лизал небо. “А если грузовик загорится?” – подумал Виктор, и, как назло, цокающий звук раздался слева и справа – это стали стрелять вблизи, похоже, полируя местность у подъезда; кабина железно загремела.