1993
Шрифт:
“Зачем они остаются? Кому они что докажут?”
Больше не стреляли. Впереди с опушки просматривалась пустая улица, и темнело тело на бледной зебре пешеходного перехода. Ветерок зашевелил дымчатые волосы.
“Волосы! Журналист? Он? – Лицо разглядеть не удавалось. Виктор, замерев, стоял и смотрел, как ветер играет волосами. – Всё, уходить!”
Сзади послышался разговор на повышенных тонах.
“Не уходят… Вот это чудо. Чудо… А я уйду… Отдохну… А война… война только началась…”
– Братан! – раздалось
Поравнявшись с ним, из рощи вывалились трое. Двое, запыхавшись, тащили за руку и за ногу третьего, провисшего, как матрас.
– Выручай! – выдохнул парень в темной куртке.
– Куда вы его?
– Вперед, – выдохнул парень в светлой куртке, – там машина есть.
Нога была причудливо вывернута, с задранной штаниной, вся в крови и без ботинка. Виктор крепко схватил раненого за руку, и они, как могли, побежали.
Они замедлили бег под рыжеватым фонарем: на асфальт несколькими потоками быстро скользили, разбиваясь, багровые капли.
– Его в живот еще п…здануло! – поделился тот, что в темном. – Вся кровь со спины на х…!
– Лишь бы он кровью не истек! – это был парень в светлом. – Ну, двинули.
По пути им всё чаще попадались стоявшие группками люди, которые, повернувшись в сторону телецентра, как будто чего-то ждали.
Вдали снова зазвучал жестяной рупор, воздух разорвали очереди, над рощей раскрылся красный, широкий, похожий на салют веер.
– Уф! Обождите… – парень в темном притормозил, переводя дух. – И не бросишь его! – он обвинительно качнул тело за ногу, которую сжимал. – Говнюк, а человек! Даже говнюка жалко.
– Почему он говнюк? – спросил Виктор.
Стрельба из обоих зданий возобновилась и тоже напоминала салют – сверкающие перекрестные линии вонзались в небо.
– Потому что. Знаешь, чо он орал, когда на бэтээр попер? “За Сталина!” Совсем народ обалдел.
– А ты за кого?
– За кого, за кого… За Ельцина, за кого еще. Посмотрел телевизор, и сюда. Спасать демократию на х… А спасаю таких вот…
– Я ни за кого, – отмазался парень в светлом. – Я из метро вышел, слышу: стреляют, ну и подошел посмотреть. Ну! Готов?
– Ага! – сказал тот, который в темном.
– Мы уже не первого тащим! – объяснил тот, который в светлом. – Самих чуть не грохнули.
Они опять заспешили, наискось пересекли Королёва, свернули в темный затаившийся двор.
Зажглись фары у вишневой “девятки”, двое парней в чем-то защитном молча приняли тело, уложили на заднее сиденье. Дверца захлопнулась.
– В Склиф? – спросил Виктор дежурно, как бывалый.
– К Белому дому, – сухо ответил севший за руль.
– Туда? Зачем?
– У нас свои врачи, – пискляво сказал в окно севший рядом с водителем. – Другим не доверяем.
Машина, газанув, растворилась в темноте.
– Гондоны, – парень в темном коротко засмеялся. – Блядь, в обед еще… Еще в обед
– Ты как, обратно или дальше? – спросил парень в светлом.
– Я дальше, – устало сказал Виктор.
Оставшись один, он ощутил всё свое саднящее разбитое тело. Ноги были стерты. “Я ж босой… Я ж на босу ногу из дома вышел”. Одна брючина была, как из коры, запекшаяся в крови. Чья кровь? Может, Олесина, пропитала сквозь повязку? Два, четыре, четыре, восемь, два, два, пять. Запомнил. Надо навестить ее. Идиот, даже фамилию не спросил.
Сейчас надо в аварийку, отрабатывать. С Леной не разговаривать. Будет жить с ней в доме, как будто ее не знает. Если повезет – переедет к Олесе. Хорошо бы! Таня подрастает, сильно переживать не должна…
Да ладно, понятно же, сегодня-завтра помирится он с женой… Будет терпеть ее, а она его, всё у них потянется по старинке… И Таню нельзя травмировать…
Он брел в одиночестве совсем недолго: посреди дороги напротив друг друга чернели две шумные группы, человек тридцать в каждой.
– Что такое? – спросил он у подбоченившейся девушки с какими-то пестрыми ленточками в косе.
– Нелюди, – махнула та рукой на толпу напротив.
– Кто там?
– Красно-коричневые…
– А-а, – Виктор перешел туда.
От толкущихся людей пахло потом, спиртом, гарью, листвой, и – сладковато кровью.
Выдвинувшись вперед их кучки, стоял мужик в расстегнутом пальто и кричал, тряся белеющим в темноте, словно сдобным, кулаком:
– Парламент угробили, и чего? Кому вы нужны, пигмеи? Ваш Ельцин об вас еще ноги вытрет!
– Сначала он тебе башку оторвет, – ответил кто-то мрачно под дружный смех своих.
– Иди сюда, такой смелый!
– Щас дождешься!
– Перестаньте, – заверещала с той стороны женщина, нетрезво растягивая гласные. – Взрослые люди! Сказать больше нечего?
– А я и говорю! – мужик ударил кулаком в пустоту. – Почему депутатов разогнали?
– Потому что за…бали! – крикнул кто-то юный, поддержанный смехом.
– Правильно! Жуликов задолбали по самые гланды! А теперь никакого контроля! Теперь всё отнимут, что народ построил!
– Народ, народ… – передразнил высокий негодующий голос. – Народ в ГУЛАГе строил, а вы его гнобили. Народ не за вас! Попили у народа крови!
– У тебя, что ли, пархатый? – закричала старушка рядом с Виктором и гибко нагнулась, видимо, отыскивая, чем бы кинуть.
– Сейчас бы автомат один, всех бы вас уе…шил! – мужик взмахнул белым кулаком, как будто швырнул снежком.
– Ничего, сейчас нам подвезут! – хвастливо крикнул его товарищ.
– Это нам подвезут! – гортанно рявкнул человек напротив. – За нас армия! Завтра вам кишки повыпустят!
Обе толпы заматерились.
– Фашисты!
– Бейтаровцы!
– Фашисты!