20 прошлых жизней. Регрессивный путь самопознания
Шрифт:
М: Рукав закатан выше локтя. Руки – обычные светлые, женские. Руки немного грязноваты, в лесной земле. Большой вырез, даже корсет есть – глубокий вырез на груди и корсет. Ткань – плотная, затягивается сзади. Чепчик. Волосы – тёмные, курчавые, собраны под чепчиком в дульку. Сверху – светлый чепчик. Нижняя часть – белая, а верхняя – коричневая. Кулон на шее есть серебряный. Это кулон, в котором портрет, рисунок. Он серебряный, овальный, открывается, а там рисунок – двое детей. Я понимаю, что это мои дети, но их как будто нет в живых. Они умерли от болезни. То, что они умерли от болезни, для меня было очень большой травмой.
Дом – каменный, одноэтажный, бедный. Крыша – деревянный каркас, сверху
Р: Ты в том моменте, когда дети ещё живы?
М: Да. Мне кажется, что это язвы какие-то.
Р: Язвы?
М: Да. Меня эта болезнь никак не берёт. Я почему-то устойчива к болезни, а дети болеют. Язвы, нарывы по телу, высокая температура. Не могу ничего с этим сделать. Влажную ткань прикладываю к голове. Пою их отваром типа овощного бульона. Я не вижу мужчины рядом с собой. Нет мужчины. Здесь есть девочка и мальчик. Девочке года четыре. Мальчик чуть старше. Ему лет шесть. Оба болеют, лежат в кроватях. Кровати – обычные, деревянные. Соломенный матрас на деревянном каркасе, сверху – ткань, простыня, одеяло. Они лежат слабые и умирают.
Осень. Уже немножко подмораживает. Похороны. Их заворачивают в простыню. Земля подмороженная уже и тяжело копается. Хоронят. В поселении многие болеют и многие умерли. Точнее сказать, что мало кто остался. Лучше так. Большинство умерло. Это тяжёлый момент. Здесь поворотный момент жизни. Тогда решила быть лекарем. Мысли о том, что если бы были знания о том, как лечить болезнь, я могла бы спасти детей. Знаний не было. Необразованная. Достаточно молодая, лет 25. Нет знаний, бедная семья. Муж тоже умер от болезни, вот почему его нет. Но он раньше умер. Осталась одна.
В поселении тут делать нечего. Многие умерли. Страх. Тела сжигают. Когда много умирает, их собирают и сжигают. Но своих я похоронила по-христиански, скажем так. Я принимаю решение уходить отсюда. Я пойду в город за знаниями, учиться. С тех пор как миссия появилась. Знаешь, она всех потеряла и с тех пор осталась только возможность спасти других. То есть научиться лечить.
Грязно на улице, сыро, влажно, прохладно. Чулки у неё вязаные, сапоги, примерно такие же, которые я описывала, только выше. Такой длинный кожаный носок, который натягиваешь, подошва потолще. Шерстяное пальто какое-то сверху. Вещей немного. Буквально всё вмещается в корзинку. Она отправляется пешком в город. Улочка – мощённая. Идёт по круглым булыжникам. Потом поля, поля, поля. Дорога как просёлочная. Просто катаная колея. Едет старик на тележке. Лошадь, а сзади – тележка. Я прошу его подкинуть до города. Он говорит, чтобы залезала. Сажусь сзади… аааа… там старик везёт мёртвые тела в тележке. Я спрашиваю: «Кто это?». Он говорит, что это жители его деревни. Он везёт их сжигать подальше от его деревни. Да, вот на какой-то лесной опушке он их сжёг. Сложил, облил маслом. Много хвороста: под телами, над телами. Я ему помогала собирать хворост. Поджигает. Горит.
Р: То есть эта болезнь не только в твоей деревне, но и в другой деревне?
М: Да, это не из моей деревни мужчина. Он решил, что тела лучше увезти подальше, чтобы другие не переняли. Есть такое поверье, что если сжигать рядом, то от пепла могут заразиться другие. Поэтому нужно увезти подальше. Я рассказываю, что у меня тоже все умерли, но меня болезнь не взяла. Он говорит, что после того, как сожжём, он довезёт меня до города.
Р: Как он к ней обращается, как её зовут?
М: Мария.
Р: В какой город едет Мария?
М: В Амстердам. Пришло так. Еду в Амстердам. Едем. Сумерки. Приезжаем ночью. У города есть ворота. Они закрыты и стоит стража за воротами, не снаружи, а внутри. Влажно, сыро, дождь. У меня – мой плащ с капюшоном. Стучусь.
Иду туда, в таверну. Освещения нет, темно, луна за облаками светит тускло. Горит факел возле этой таверны снаружи. Как бы показывает, куда идти, это опознавательный знак такой. Захожу, внутри – тепло, приятно. Я промёрзла, и теперь приятно оказаться в тепле. Тут типа барной стойки, за ней – толстый мужичок с бородой. Женщина ходит с подносом. Она подошла ко мне и спрашивает: «Милочка, ты куда, к кому?». Я говорю, что я не отсюда и я не местная. Спрашиваю, могу ли я тут заночевать. Она говорит: «Давай тебя обогрею». Приобнимает меня за плечи. Такая тёплая и радушная женщина. Усаживает меня возле камина. Большой такой камин. Она поставила стул и посадила меня возле камина. Спрашивает, голодна ли я, я отвечаю, что да. Она спрашивает: «У тебя деньги есть?», я отвечаю, что есть немножко. Даю ей монету. Она приносит мне суп. Мне кажется, это чечевичная похлёбка с овощами. Я ем. Она говорит, что подготовит для меня комнату. Я поела, и она отвела меня в комнату на втором этаже. Говорит, чтобы я запирала обязательно дверь и даёт мне ключ. Комната бедно обставлена. Стены каменные, каменный каминчик. Он топится. Кровать подвинута близко, чтобы тепло доставало. Ну, и всё, в целом тут больше ничего нет. Горит свеча.
Р: Как проходит ночь?
М: Я раздеваюсь, развешиваю одежду перед камином. На спинку кровати и на стул. Потому что одежда промокшая, я хочу чтобы она за ночь просохла. Подкидываю дрова в камин. Ложусь спать. Всё, сплю. Ночь достаточно холодная. Холодно. Я несколько раз просыпалась и подкидывала ещё дрова.
Рано на рассвете спускаюсь вниз и спрашиваю у хозяйки, где здесь госпиталь. Иду в госпиталь. Город в закрытом режиме. У них тут типа карантина. Я думаю, что это чума. В город запускают только при осмотре, просто так не впускают. Если кто-то болеет, их запирают дома. Они сидят дома и их не выпускают. Стражники стоят у дверей.
Р: Кто-то их кормит, запертых?
М: Да, приходят доктора… чумной доктор… в такой маске с длинным носом.
Р: Какой это век, Мария? Как вы говорите? Сейчас такой-то год, такое-то время…
М: Ну, средневековье. Госпиталь. Здание высокое. Красивое здание. Он тоже закрыт на карантин. Тут болеющие. Я стучусь. Мне открывают. Я говорю, что хочу помогать. Мне отвечают: «Девочка, уходи подобру-поздорову, тут болезнь». Я рассказываю о том, что меня болезнь не берёт, о том, что у меня все умерли. Я за ними ухаживала и со мной ничего не произошло. Меня впускают. Дали другую одежду. Мою одежду сожгли. Якобы одежда могла принести болезнь. Мне дали одежду из такого белого грубого достаточно полотна. Искупали и одели в чистое.
Мне дают самую такую грязную работу, скажем так. Они делают кровопускание и считают, что это помогает выгнать болезнь. Моя грязная работа заключается в том, чтобы выносить утки. Утки здесь не как современные утки, а просто такое овальное корытце. Необходимо пускать кровь, вскрывать гнойники. Считают, что если выпустить кровь, тогда идёт лучше заживление.
Р: Сколько сейчас человек в госпитале?
М: Он весь полон, не могу сказать сколько. Много.
Р: Сколько там коек?
М: Не знаю, много. Большое помещение и стоят кровати, кровати.