200 тысяч маленьких удовольствий
Шрифт:
– Это вы, милый мой, напились так, что и сами ничего не помните. Вот именно в таком, не побоюсь этого слова, прелестном виде вас и доставили к нам в четыре часа утра. Не сомневайтесь, это ваши трусики. Это еще что! Вот, к примеру, по телевизору сегодня в новостях показывали: один бизнесмен, вроде приличный человек, ханыгой оказался, в казино одном приличном отлил прямо на игральный аппарат. Мол, туалет был закрыт – пьянь бескультурная. Напиваются и нарушают этот, как его… Порядок. Накрыли его коллеги наши, сидит голубчик, раскаивается. Вот какие неприятности подстерегают граждан, злоупотребляющих алкоголем.
– А еще на мне костюм был дорогой, за две тысячи долларов и туфли за шестьсот из крокодильей кожи, – не унимался Семен Филиппович.
– Не может быть! – вывалил глаза Ништячкин. – Эка, оплошал я. Скамейка-то везунчик,
– В четыре часа утра?
– Ага. А теперь, простите меня, пожалуйста, – срочное дело, – извинился милый Ништячкин, связываясь по интеркому с дежурным.
– Дежурный. Со Скамейки глаз не спускать, никуда не выпускать. Он кое-какие вещички мои захапал, падлюка.
Семен Филиппович учтиво ждал. Дождавшись, когда майор закончит, он продолжил выяснять для себя обстоятельства.
– Я почему о трусах вспомнил – там карманчик был потайной, а в нем тысяча долларов.
– Елки-палки, – как бы ругнулся Ништячкин. – У-у-у, – задрав голову, завыл по-волчьи он, – крысы на корабле. Извините, Семен Филиппович, я сейчас, дела, знаете ли.
Майор, сложив складку на лбу, прильнул к интеркому.
– Капитан. Что? Здравия желаю? Подох бы ты, сука ядреная. 1 Что же ты, уважаемый мною сотрудник милиции, вводишь в заблуждение свое начальство? Что? Ею ты будешь… Дорогой ты мой человек, ну разве так можно? Любезнейший мой друг, верни мне мою долю сполна, и я ни на мгновенье не усомнюсь в твоей преданности и честности, так как для сотрудника милиции, по моему разумению, дело чести и благородства превыше всего. Ты до сих пор не понимаешь, о чем речь? 2 – Ништячкин поднатужился, вновь непривычно наморщив покатый лоб, долго выбирая правильные выражения, сказанные вслух при Семене Филипповиче. – Речь идет о пятистах свистках пришедших к нам сегодня, о которых ты мне имел честь доложить. А по ведомости их, оказывается, тысяча. Неувязочка получается. Да у меня и свидетель есть! Да! Может письменно подтвердить. Что же ты, капитанская харя*, собака ты эдакая*, сотрудников наших без свистков оставляешь?! Чем же они будут преступления предотвращать? То-то. Вышла. Весь комплект свистков мне на стол. Чего?! Проститутки? Субботник? Сегодня? Уже здесь? Ха! – мгновенно воскрес Ништячкин. – Буду, буду. Рассмотрим дело в надлежащей форме.
1
Выражение прорвавшееся сквозь цензуру.
2
Все слова монолога были намеренно заменены.
Бросив трубку, Ништячкин удовлетворенно вздохнул.
– Вот видите, дел невпроворот. Нет, трусиков ваших мы не видели, это точно. Ну все, ступайте с миром, и не обижайте более Скамейку – ну, если попадется он вам в какой-нибудь подворотне – он у нас такой нежный.
Семену Филипповичу под расписку выдали засаленное трико с оттянутыми коленками и заплатанную рубашку с коротким рукавом классического покроя. Таким красивым он и вернулся в свое временное прибежище – квартиру Петра. Сбросив с себя одеяние, определенное сразу же в пакет с мусором, кроме трико и рубашки, которые он должен был вернуть (кто знает, кому они завтра будут служить верой и правдой), Семен Филиппович забрался в душ смыть с себя всю ту мерзость, которой он успел пропитаться за сегодняшний день.
Проснувшись вечером, Семен Филиппович удивился самому себе. Он не был угнетен потерей огромных денег, проигранных в казино, безапелляционно беспредельным ограблением сотрудниками милиции, загадочным попаданием в края того самого вытрезвителя. Его не посетила депрессия, ранее бывшая его единственно верной подругой, не покидавшая его ни на мгновенье. Не было того унизительного состояния укора, сожаления, что он опять что-то сделал не так. К своим не совсем удачливым приключениям, быть может впервые за последние десять-пятнадцать лет, Семен Филиппович отнесся по-философски: казино есть казино,
По дороге ему пришла оригинальная идея оставить записку майору Ништячкину, пусть тот напряжет свой мощный мозговой аппарат.
Завершив все формальности, Семен Филиппович наваял записку игривого содержания: «Многоуважаемый товарищ майор. Из одного носка одного из ваших клиентов было изъято пятьсот новеньких свистков, о чем Вам не было доложено Вашими верными сотрудниками. Сознательный гражданин и доброжелатель. Привет нежному Скамейке». Оставив записку дежурному со словами «дело срочное и денежное», Семен Филиппович, не зарекаясь, вышел из вытрезвителя.
Смеркалось. Город уже зажегся своими точечными фонарями. Семен Филиппович не спеша побрел к вокзалу. Торопиться, в общем-то, было не куда. Из окон апартаментов Ништячкина звучала какая-то музыка, довольные гортанные звуки сытых боровов, «нежный смех» дешевых проституток, работающих сегодня не за деньги и не за доброе слово, а за просто так.
– У-у-у, – до него донесся знакомый волчий вой – записка нашла своего адресата.
«Сняв со счета» в камере хранения десять тысяч, Семен Филиппович, умудренный опытом, поймав такси отправился домой. По дороге приспичило заехать в магазин. Опять расходы… Купил бурбон – никогда не пробовал – и то, с чем его пьют – закуску. Хотелось развеять тоску – тоску вселенскую, засевшую камнем в его душе, нажраться, нажраться так, чтобы было весело, был праздник, чтобы, проснувшись утром, было не жаль потраченных денег, своей опухшей головы и своей репутации, явившейся новым качеством нового человека – его. Оптимизм, зародившийся в нем час назад первыми неуверенными ростками, исчез бесследно, оставив за собой лишь вялую, пожухшую листву. В голове была полнейшая пустота, никаких эмоций, ничего. Что делать-то дальше, куда двигаться, в каком направлении? Все, чего бы он ни пожелал, разбивалось о какую-то невидимую преграду, на мельчайшие осколки, оставляя лишь боль, знакомую и ненавистную. Как долго он мечтал о больших деньгах, и вот они здесь, в его руках – а мир не пал к его ногам, все совсем наоборот. Этот парадокс Семен Филиппович принять не мог. Ни грамма удовольствия, удивительно. Даже тещу замочить не удалось. Будто бы сглазил кто его. Точно-точно – теща и сглазила, ведьма. Сразу явственно вспомнился тещин глаз, торчащий под дверью, на который он пытался наступить. Вот она разгадка-то! Так, так… Ура! Все, дело в шляпе! Ну и что у нас от сглаза? Семен Филиппович знал лишь одно средство, он, правда, им никогда не пользовался, но люди говорят, что верняк, стопроцентная гарантия. Семен Филиппович налил стакан бурбона: «То ли щас его выпить, то ли после? Не, после. Сначала дело». Встав в центр кухни, он опустился на колени. Посмотрев недоверчиво в потолок, прочистив горло, он кратко и выразительно пустил по взгляду свою речь:
– Господи, спаси меня от сглаза и замочи мою тещу. Имя у ней – Клавдия Лаврентьевна. Аз есмь раб твой – Семен.
Трижды перекрестившись, Семен Филиппович поднялся, упершись взглядом в наполненный стакан. «Сейчас и подмаслим», – подумал он, довольный своей идеей:
– Ну, – со стаканом в руке обратился вслух туда же Семен Филиппович, – твое здоровье, господи. Кха! – крякнул он, залпом осушив стакан. – Тоже мне, еще бурбоном обозвали – самогон паленый. Сколько денег зря потратил. О! – тут же переключился он. Достав из кармана пачку зеленых купюр, Семен Филиппович тщательно перекрестил и ее, а потом и себя для надежности.
Зазвонил телефон.
– Федор! – радостно воскликнул разогретый Семен Филиппович, подбегая к телефону.
– Але.
– Але. Семочка это ты? – услышал он молодой и чарующий женский голос. «Семочка» – у Семена Филипповича на душе стало жарко.
– Э-э, м-м. Да, да. Это я, – разволновался он, не представляя, кто же это может быть.
– Надеюсь, ты меня узнал? Это Ксения, – на всякий случай нежно произнес женский голос, дабы не случилось казуса.
– Э-э, м-м, ну да. Просто слышимость плохая, – соврал Семен Филиппович, краснея от натуги напрягши свою память. – Как поживаете …шь, Оксаночка, – сделал попытку попасть в лад он.