2000 № 9
Шрифт:
Джеффри Фосетт сидел на вышке и пил чай с другом-авиадиспетчером. Выдалась редкая свободная минутка, пока техники из палубной команды поднимали из трюма на лифте его «меч-рыбу». У лейтенанта были прямые волосы песочного цвета и аристократичные черты лица, если не считать чуть вздернутого носа. Репутация у него была геройская: он прославился тем, что всегда всаживал торпеды прямиком в кормовую часть вражеского корабля - как он сам говорил, «в хвостовое оперение». Нехитрый логический зигзаг - и оперение превратилось в Перышко.
Диспетчер
– Что за чертовщина?
Схватив бинокль, он вгляделся в «чертовщину», почесал в черной курчавой голове, еще раз приставил к глазам окуляры.
– Невероятно! Полюбуйся сам.
– И он протянул бинокль летчику. Перышко настроил бинокль и стал переводить его с одного пенного гребня на другой. Здесь, в нескольких сотнях миль от испанских берегов, постоянно штормило. Через пару минут он нахмурился. Что за темное пятно среди пены? И почему оно так странно движется? Голова, уши, даже, черт возьми, кончик хвоста - и все это посреди серо-зеленой Атлантики!
– Кошка, будь я неладен!
– Летчик отдал диспетчеру бинокль.
– Не иначе, свалилась с пассажирского корабля. У тебя не найдется шлема? На таком ветру без шлема никак.
– Ты что задумал, Перышко?
– Шепард покосился на биплан, показавшийся в люке посреди палубы.
– Твое корыто вот-вот будет готово к взлету.
– К черту!
– огрызнулся Перышко. Он уже спускался вниз по стальной винтовой лестнице.
– Никуда не денется. Сперва надо выудить эту кошку из воды. Нельзя, чтобы она утонула!
Он поднял воротник теплой куртки и, с трудом сопротивляясь ветру, двинулся по палубе к борту. При такой болтанке мудрено было удержаться на ногах. Не обращая внимания на яростно машущих ему техников. Перышко добрался до носа, освободил из держателя спасательный круг и бросил его туда, где в последний раз заметил тонущую кошку.
За спиной у Перышка раздались шаги. Он узнал походку хромого Паттерсона, своего стрелка.
– Ты что, перепил?
– спросил стрелок скрипучим от виски и курева голосом.
– Что-то я не вижу человека за бортом.
– Там не человек, а кошка.
– Перышко нахмурился и загородил ладонью глаза от солнца.
– Видишь?
– Совсем свихнулся! Если опоздаешь с разведывательным вылетом, старик оставит от тебя мокрое место.
Джеффри Фосетт вглядывался в пену, чувствуя себя набитым дураком. Невыполнение приказа из-за какой-то кошки, тем более в военное время, когда под угрозой человеческие жизни? Да и видел ли он эту кошку?
Белый спасательный круг взлетал на высокие волны и проваливался в глубокие расселины. К кругу приближалось темное пятнышко. Происходило это невообразимо медленно, но Перышко испытал приступ не подобающего военному человеку веселья. Животное выжило в холодной воде Северной Атлантики, что само по себе чудо… Вот оно подплыло к кругу, вот забирается на него…
Летчик стал медленно тянуть за веревку, подводя круг к борту. Кошку могло в любой момент смахнуть с круга волной. Наконец круг пополз вверх по борту. На нем, глубоко
Перышко дотянулся до круга и втащил его на палубу. На лейтенанта глянули золотые, как старинные монеты, глаза. Он попробовал отодрать кошачьи лапы от круга, но промокшее животное сопротивлялось, глухо рыча.
– Вот и вся благодарность, - прокомментировал ворчун Паттерсон.
– Береги лицо - как бы не оцарапала!
– Попробуй оцарапай меня - живо очутишься за бортом, - пригрозил Перышко кошке и достал нож. Перерезав веревку, он понес круг по палубе, как поднос с редкостным блюдом.
– Что ты собираешься с ней делать?
– спросил Паттерсон, ковыляя за ним следом.
– Отдам старине Шепарду, а то он заскучал у себя на башне. Когда мы улетаем, он там дуреет от безделья. Пусть отдерет нашу подружку от спасательного круга и восстановит ей силенки чаем с печеньем.
Палубные рупоры издали хрип, перекрывший крики техников и рев прогревающихся моторов.
– Экипажи, внимание! Все взлеты отменяются. Повторяю, отмена плановых воздушных операций по приказу военного министерства. Общий отбой до следующих распоряжений!
Рупоры дружно кашлянули и смолкли. Палубный персонал и летчики непонимающе переглянулись.
– Отмена операций?
– Паттерсон, как и все остальные, не поверил своим ушам.
– Что случилось? Может, кончилась эта чертова война?
– Держи карман шире, - пробурчал Мэттьюс, выпачканный с ног до головы механик с морковными волосами и веснушками по всему лицу.
– Нацистское вторжение, вот что это такое! Немецкие подводные лодки в Темзе, свастика над зданием парламента!… Если бы это произошло, я бы не удивился.
– Сомнительно, - покачал головой Перышко.
– Скорее, дело в немецком корабле, о котором мы слышали по радио.
– Ты о гадине, названной в честь этого пруссака, Отто фон… Как его там?
– «Бисмарк», - прокуренно прохрипел Паттерсон.
– Нет, он нам не опасен. Вы что, забыли, что у нас есть «Худ»?
К Перышку подошли несколько человек, чтобы посмотреть на спасенное существо.
– Да здравствует линкор «Худ»! Гип-гип, ура!
– дружно проскандировали все, потрясая кулаками.
Перышко, не выпускавший из рук круг с кошкой, не смог поднять кулак, но глотку драл рьяно, вместе со всеми. Вот уже два десятка лет линкор «Худ» оставался символом мощи британского военного флота. Водоизмещение в 42 тысячи тонн и пятнадцатидюймовые орудия превращали его в самый грозный военный корабль в мире.
Но радость на палубе длилась недолго. Громкоговорители снова ожили, чтобы разнести по кораблю трагическую весть.
– К вам обращается капитан корабля. Военное ведомство и премьер-министр страны потребовали, чтобы до сведения личного состава Британских вооруженных сил была доведена следующая информация. Сегодня в шесть часов утра в ходе сражения у берегов Исландии с неприятельским линкором «Бисмарк» и тяжелым крейсером «Принц Вильгельм» потоплен линкор военно-морского флота Его Величества «Худ». Корабль британского флота «Репалс» подобрал трех членов экипажа. Их имена…