2005 № 10
Шрифт:
Падение.
Спина моя ударилась о камень. Я рассчитал движение массивных ног…
А теперь катись.
В крохотном дворике отворилась деревянная дверь, и коротко блеснул голубой светлячок, прежде чем его укрыла маленькая ладонь.
Лаура.
Я первым вступил в узкий проход и торопливо провел кончиками пальцев по ее щеке: времени на другие приветствия не было. В скудном голубоватом свете я различил обшитые полированным красным деревом стены. Чье-то поместье?
Дойдя
Арсенал был полон солдат, возившихся с оружием, офицеры отрывисто выкрикивали команды, а присматривал за всеми полковник гестапо в черном мундире. Пригнувшись за толстым трубопроводом, мы пробрались к казармам, возле которых обедали солдаты, а потом через внутреннюю дверь с феромонзамком, открывшуюся после того, как к замку притронулась Лаура, вышли к огромным ямам.
Над ямами пролегал узкий трап из влажного на вид хитина, который вел нас к бронедвери из шкуры мегарино. По обе стороны ее в небольших углублениях тускло-красной флуоресцентной краской светились две рукоятки.
Лаура склонилась ко мне:
— Я пойду первой, любимый.
Губы ее прикоснулись к моей щеке, и она ступила на трап, открытая взглядам любого часового, который мог сейчас оказаться внизу. Я отступил, пропустив вперед Кароля и Зенона — им придется придерживать обе рукоятки бронедвери, — и только потом шагнул на хитин.
Небольшие фосфоресцирующие коконы, то тут, то там прилепленные к стенам и потолку, создавали какой-то пепельный свет, прекрасно соответствовавший тем стонам, что доносились снизу, и тому зрелищу, что открылось под нами.
Ибо это было похуже Хрустальной Ночи.
То, что двигалось, ползало, трепыхалось и перетекало под нами, оставляя слизистый след на камнях холодных загонов или сливаясь с горной породой, некогда принадлежало к роду людскому и было теперь предано страданию худшему, чем самая мучительная смерть: томительной псевдожизни сырой, обнаженной плоти, покрытой незаживающими ранами, с которыми чередовались странные конечности — ветвистые, многосуставные или изъеденные язвами щупальца.
Петр охнул за моей спиной и шепнул:
— Бригитта…
Посерев словно пепел, он смотрел вниз на эту кучу живого мяса, между складками которой еще попадались полоски ткани — на одной из них желтела грязная шестиконечная звезда. Разрастаясь, пораженная опухолями плоть разодрала одежду. С наполненного жидкостью выступа, прежде служившего головой, невероятной маской сползали остатки лица, немыслимо искаженного и съехавшего на сторону; псевдорот исторгал неслышимый стон мольбы или узнавания.
Я схватил Петра за руку.
— Мы можем сделать только одно — отомстить за нее.
Он резко кивнул — жилы веревками вздулись на бледной шее — и последовал за мной.
И все оглядывался, не выпуская из виду эти измученные человеческие останки, пока мы шли к бронедвери.
Кароль был у правой стороны ее, Зенон у левой.
— Jeden, dwa, trzy… [17]
Оба они одновременно
17
Один, два, три… (польск.)
Каролю и Зенону придется остаться на месте, потому что если хотя бы один из них ослабит хватку, дверь захлопнется. Открыть ее можно было только снаружи. В случае необходимости можно было выйти и изнутри; однако движение внутренних рукояток приведет в действие каждую сирену в этом заведении, после чего наша миссия закончится в считанные секунды.
— Хорошо, — сказала Лаура. — Мы пришли.
Будем надеяться на то, что Вильгельм сумеет сделать то же самое. Мы углубились в недра стального коридора.
Лабораторные столы занимали помещение, в котором мог бы разместиться заводской цех. Лаура, Петр и я прошли по одному из проходов к сосновым ступенькам в противоположном конце зала, где и остановились. Ступеньки поднимались к стеклянной кабинке на помосте, однако кабинка — возможно, служившая лабораторией-изолятором — оставалась неосвещенной и безлюдной, как и все эти рабочие столы, пустые кресла в просторном и мрачном зале.
Высоко на стене висело алое знамя с вышитой на нем свастикой. На наших глазах медленно открывалась вторая дверь, приводившая в это помещение.
— Нет…
В зал вошли двое светловолосых мужчин в белых лабораторных халатах поверх безупречных костюмов.
Какое-то время мы просто смотрели друг на друга и молчали.
Контакт, осуществленный через третье лицо — школьную учительницу, не имевшую представления о том, кто из наци входил в соприкосновение с ней и с кем из участников сопротивления общалась она с помощью писем, передававшихся, естественно, не по почте, — свидетельствовал о проведении работ по созданию дракона дальнего радиуса действия с нуклеиновой бомбой в качестве полезной нагрузки, которую должны были изготовить вражеские нимфокластеры. Аналитики из Уайтхолла не сомневались в том, что в контакт вовлечен тот или другой из Вильгельмов, но ни одному из них не пришло в голову, что оба они решили изменить рейху. В особенности теперь, когда блицкриг превращал в прах города Англии, когда сапоги солдат вермахта маршировали по всей Европе и бывшие свободные страны сыпались, как домино, перед наступлением рейха.
Не нравится мне все это.
— Позвольте мне кое-что показать вам, — тот из Вильгельмов, что был пониже ростом, Вильгельм Первый, указал жестом на непрозрачную, жемчужного цвета панель в стене. И вновь по-английски добавил: — Подойдите сюда.
Стесняться было нечего. И я направился к нему, намереваясь предложить рукопожатие, но он отвернулся к пульту — панель стала прозрачной.
Я автоматически отступил в тень, однако это было излишним: лаборатория вокруг меня оставалась в полумраке, хотя просторный ангap, открывшийся нашему взору, был ярко освещен накаленными добела дуговыми лампами. Даже если техники внизу посмотрели бы на это окошко, они бы едва ли заметили нас.