2005 № 10
Шрифт:
— Бог мой, — пробормотал Петр.
Ибо мы увидели драконов такой величины, которой нельзя было даже вообразить: их расстеленные дельтовидные крылья заполняли гигантскую площадь — между их кончиками поместился бы целый квартал. В недра драконов загружали сферических опаловых нимф, их длинные усики аккуратно окружали объемистые мешки с желтком. Сброшенные над городом нимфы немедленно развернутся и, в считанные секунды сбросив оболочки, превратятся в небольших взрослых драконов, которые с запрограммированной точностью обрушат свой смертоносный груз на мирные города.
— Первые летные испытания, — ровным тоном произнес Вильгельм Первый, —
— А каков их радиус действия? — спросил я. И поскольку он не ответил, добавил: — Was ist die Fliegweite?
— Zwei tausand Kilometer. — Он пожал плечами. — А может, и больше.
При радиусе в две тысячи километров драконы могли стартовать прямо отсюда — наци даже не придется переносить свои предприятия на территорию оккупированной Франции, как я предполагал.
Если лаборатории люфтваффе сумеют размножать этих гипердраконов достаточно быстро, если они сумеют произвести дюжину, а может быть, и два десятка эскадрилий, война с Англией закончится даже без нуклеиновой бомбы, и англичанам придется учить немецкий — так, как некогда нашим предкам-саксонцам пришлось против собственной воли осваивать язык офранцузившихся норманнов. Однако новый режим сделается истинным кошмаром, какого не знали авторы средневековых сказаний со всеми их чудовищами и демонами.
— А вы, — я повернулся лицом к другому Вильгельму, — что вы рассчитываете получить от этого?
Они торопливо подкатили передвижные доски к сосновым ступеням возле изолированной лаборатории. Вильгельм Второй быстрыми движениями набросал мелом уравнения, а Вильгельм Первый комментировал их, устанавливая стеклянное блюдо на асбестовый коврик.
— Насколько я понимаю, — он подождал, пока я кивнул: мне было известно, что он не является специалистом по квантово-молекулярной теории эволюции, — существуют две проблемы. Первую представляет само ядро бомбы, снабженное самореплицирующимися прядями аттракторов, рассчитанных на каскадирование в атмосфере.
Я похолодел.
— Вторую, — продолжил Вильгельм Первый, — представляет собой векторный триггер, питающий процесс своей энергией и выносящий икру наружу, обеспечивая тем самым распространение каскада.
Уже из разговоров на вечеринке в доме Оппенгеймеров я понял, что нацисты продвинулись достаточно далеко в решении проблемы и успели разобраться в триггерном механизме настолько, чтобы понять: он столь же важен для действия оружия, как и само нуклеиновое ядро.
По умножавшимся на доске формулам энзимов — Вильгельм Второй как раз отложил в сторону исписавшийся кусочек мела и взялся за новую палочку — я видел, что они, во всяком случае, овладели техникой проектирования ядра бомбы. И поскольку (вопреки инстинктивной убежденности Эйнштейна) такие характеристики, как разум, эволюционировали в природе слишком быстро, не укладываясь в Уоллесовы правила макроселекции, то Вильгельм Второй вместе с сотрудниками мог создать необходимые нити репликаторов за время куда меньшее всех несчетных тысячелетий, ушедших на обыкновенную эволюцию.
Как показали Шредингер и Бор, энзимы служат химическими наблюдателями вызывающих коллапс молекулярных волновых функций, который с учетом наложения вероятностей ведет к единственному исходу. Однако энзим, который постоянно «наблюдает» за молекулой, находящейся в одном и том же положении, не позволяет ей еще раз вступить в неопределенное, способное к реакции состояние, тем самым навсегда замораживая ее конфигурацию и энергию.
Тем
И работавшие в Нью-Мексико ученые воспользовались им. Если наблюдающий энзим сам подвергается медленным переменам, тогда он позволяет отсутствующей молекуле эволюционировать в соответствии с присущими энзиму биохимическими тенденциями.
— Итак, — спросил Вильгельм Второй, отворачиваясь от грифельной доски, — что вы думаете об этом, друзья мои?
Я попытался сохранить самообладание, однако Вильгельмы переглянулись, и я понял, что выдал себя.
Каких бы результатов они ни добились к этому времени, я теперь знал: наци обладают вполне жизнеспособной программой создания нуклеиновой бомбы. Уничтожение любой экосистемы — для них это вопрос времени.
— Also gut. — Вильгельм Второй кивнул. — Неплохо. Позвольте мне показать вам…
Звякнула далекая дверь, и оба Вильгельма одновременно побледнели.
Вполне натуральным образом.
— Патруль! — выпалил Вильгельм Первый.
Явно явившийся не по расписанию.
— Быстро, — Вильгельм Второй указал на изолированную лабораторию. — Внутрь.
Петр опустил руку в карман пиджака.
Нет…
Невзирая на мой приказ, он, должно быть, прихватил с собой револьвер. Брать на базу огнестрельное оружие было нельзя. Первый же выстрел означал нашу смерть и провал поставленной задачи.
— Хорошо, — Петр посмотрел на меня, а потом вынул руку из кармана, без оружия. — Не спорю.
Лаура первой поднялась по сосновым ступеням.
Поспешим.
Внутри лаборатории Вильгельм Второй указал на два шкафа, вмонтированных в заднюю стенку. Он ткнул пальцем сперва в Петра, потом в меня.
— Вы оба, э-э, inn verbergen…
— Прячьтесь, — перевел Вильгельм Первый, выглядывая в лабораторное окошко.
Лаура посмотрела на меня.
— Нет, — сказал я.
— Ты должен. — И с этими словами она провела пальцами по моими губам. — Места хватит только для вас двоих, а я зачислена в штат…
— Быстро, — Петр ухватил меня за рукав. — Так надо.
— Хорошо.
Повернув бакелитовую ручку, Вильгельм кивнул в сторону шкафов с прозрачными передним стенками. Внешняя мембрана медленно становилась черной.
— Производное чернил каракатицы.
Однако патруль был уже на пороге, и, не тратя времени на разговоры, я втиснулся на высокую полку, свернувшись клубком, а мембрана тем временем твердела, запирая меня в лабораторном шкафу.
Лаура…
Однако я видел, что творится в лаборатории, видел, как вздрогнула Лаура, когда патруль появился внизу, в темной комнате, а оба Вильгельма обменялись несколькими фразами. Звуки сделались глухими, я почти не различал слов, однако пропитанная чернилами мембрана была прозрачна с моей стороны.
Едва ли не всхлипнув и часто дыша, я заставил себя притихнуть.
Изоляционная дверь открылась, появился офицер-эсэсовец в великолепном черном мундире с серебряными знаками и нашивками. Его круглое лицо можно было бы даже назвать приятным, если бы не тонкий фиолетовый шрам и безжизненный взгляд, скользнувший по мембране шкафа — я поежился, не сумев справиться с непроизвольной реакцией — и остановившийся на Лауре и обоих Вильгельмах.