2008_1-2 (551)
Шрифт:
Уж не буду тревожить тени Кайсына Кулиева или Мустая Карима, но докажи ты мне, что хотя бы одни только «Журавли» Гамзатова это фанера!.. Автор умер, и переводчик стихов Наум Гребнев умер, и Ян Френкель, написавший песню на слова поэта, умер, а стихи и песня всё живут и будут жить. Тебе, Куняев, хоть одно бы перышко из такого «журавля»…
Летит, летит по небу клин усталый,Летит в тумане на исходе дня…И в том строю есть промежуток малый,Быть может, это место для меня…А где же место для тебя,
2
Недавно Станиславу Юрьевичу исполнилось 75 лет. Юбилей он отметил с размахом — и в Калуге, где родился и вырос, и в Москве, где живёт и трудится, ещё и, кажется, в Саратове, где его тоже знают, любят и издают. В центральных газетах — большие прекрасные статьи. Самая большая и самая прекрасная, конечно, статья в «Литературной газете» Владимира Бондаренко, непревзойдённого мастера юбилейного жанра. Тут всё как полагается: и мыслитель, пророк, и крест, который «он несёт» всю жизнь, обливаясь потом, и «своя Голгофа», и, «полёт Гагарина, который он выстрадал», и разумеется, «Вадим Кожинов, человек безусловного и абсолютного авторитета», а ещё, конечно, русскость, русскость, русскость. Прекрасно!
Однако в статье не обошлось без некоторых загадок. Так, юбиляр аттестуется ещё и «природным хищником», «свирепым зверем» «одиноким волком», удостоенным множества литературных премий, и это несколько озадачивает.
Озаглавлена статья — «Победитель огня». Это — из стихов Куняева:
Я иду — победитель огня,Предвкушаю — дружина мояОт восторга и радости ахнет!Так она его обожает! А какая дружина? Пожарная, конечно. Какая же ещё может быть у победителя огня. Но, увы, ожидание не оправдалось: рядовые пожарные «шарахнулись вдруг от меня», от брандмайора, от мультилауреата.
Отчасти озадачивает и фирменная бондаренковская русскость хохлацкого закваса. Смотрите: «Чувство русскости дало мужество Куняеву ещё в 1964 году писать:
Церковь возле гастрономаПриютилась незаконно…Помилуй Бог, да в чём же здесь мужество, где русскость? Если бы тут были усмешка, ирония, то это одно дело, но их же нет, ими и не пахнет. Автор прямо и просто говорит о неуместности, даже о явной будто бы и незаконности церкви хотя бы рядом и с таким безыдейным заведением, как гастрономом. Это вполне в духе хрущёвской поры с её притеснением церкви — стихи написаны именно тогда.
Ах, Бондаренко, ах, русофил соломенный, бренчишь ты и сам не знаешь о чём. Даже вот похвалить хочешь — и тут всё неуклюже, всё с кондачка. Ведь у Куняева-то вот что:
Церковь около обкома(!)Приютилась незаконно…Обком это тебе не аполитичный гастроном. И опять же — незаконно. По прямому смыслу всех этих слов и здесь не пахнет ни мужеством, ни русскостью, а ещё сильнее, чем в бондаренковском варианте, шибает прямым угодничеством перед хрущёвщиной: «Святые отцы, прочь от обкома!».
Псковитянин Станислав Золотцев тоже отменно потрудился над юбилейной статьёй для «Правды». В заголовке у него такое же полыхание — «Окруженный огнём». Замечательно! Однако для цитирования критик, увы, не всегда выбирает лучшие строки. Вот, например, стихи о детстве:
В эту ночь я ночую в ночном.РаспахнулисьЧто, на Псковщине так говорят — «я лежу, окруженный воздухом»? Интересно…
Где-то лаяли страшные псы,А луна заливала округу,И хрустели травой жеребцы,И сверкали, и жались друг к другу.Тут каждая строка вызывает вопрос. Во-первых, почему «страшные псы»? В ночное обычно брали деревенских собак. Так что это свои собаки. Что страшного в своих Жучках и Бобиках? Во-вторых, если во всю светит луна, то почему воздух назван тёмным? В-третьих, почему хрустели травой только жеребцы — а кобылы? В-четвертых, чем сверкали жеребцы? Не тем ли, что у них под брюхом? Хорошо бы прояснить.
Или вот с большой симпатией (она «культуру творит»!) изображена поэтом
Старуха, что зелье варитИ бормочет обрывок напева…Какая там культура? Это по всем данным ведьма или Баба-яга какую-то отраву варит.
Впрочем, всё это досадно, но пережить можно. Серьёзней обстоит дело с такими строками:
Вызываю огонь на себя,Потому что уверен: друзьяЧерез час подойдут на подмогу,Потому что, сбираясь в дорогу,Я об этом друзей попросил…Автор и критик просто не понимают выражение «вызвать огонь на себя». Не знают, что тут имеется в виду огонь своих, а противник и без всякого вызова по тебе шпарит. И означает это почти верную смерть, самопожертвование ради успеха той или иной операции. А в стихах — расчётец: придёт подмога, я заранее договорился… Нет, всё это написано не журавлиным пером…
21 декабря — юбилейный вечер Станислава Куняева в Центральном доме литераторов. Корреспондент «Правды» говорит имениннику: «Это день рождения Сталина и день памятной дискуссии «Классика и мы» в ЦДЛ, инициатором которой были вы (Нет, инициатором был П.Палиевский, пригласивший Куняева. — В.Б.). Эти даты для вас как-то соотносятся?» Да, да, конечно, несомненно, подхватывает юбиляр. «Дискуссия произошла 21 декабря 1977 года совершенно не случайно. И сегодня я совершенно сознательно решил отметить своё 75-летие в этот же день» («Правда», 27.11.07).
Юбиляр хочет убедить нас, что если не всю жизнь, то уж не меньше тридцати лет является пламенным почитателем Сталина. Увы, на 76-м году память нередко отшибает. В его воспоминаниях нет ни слова о сознательном выборе дня той дискуссии — скорее всего, как тогда, так и теперь, какой день администрация Дома дала, тот и взяли. Там же очередь! Это я по своим вечерам знаю. Но зато в воспоминаниях есть цитатка из статьи тех дней какого-то Жака(?) Амальрика в парижской газете «Монд» (известного Амальрика звали Андрей): «Деталь, немало говорящая о смысле, который хотели придать дискуссии её организаторы: именно 21декабря родился некий Джугашвили» (Цит. соч., с.215). Так что, сей многозначительный «выбор» не родился в умах и сердцах организаторов, а навязан был тогда из Парижа каким-то Жаком. Имя Сталин в ходе дискуссии ни разу и не упоминалось. А уж в устах Куняева, да ещё в положительном контексте оно вообще было немыслимо.