2009 № 1
Шрифт:
Как и в большинстве его снов какая-то часть сознания оставалась отстраненной, она мыслила критически и реалистично. Эта часть повторяла внушаемую с детства молитву: «Не верь своим инстинктам. Они не для этого мира». Но инстинкты продолжали соблазнять его. В снах Винсент двигался по полю волнующейся травы, которая щекотала его ступни. Перед ним появлялась женщина с бледно-серой кожей и волосами, похожими на спагетти, колебавшимися возле больших, словно лампочки, глаз. Она широко раскидывала руки и ноги, он стремился к ней,
Винсент вспомнил сон с болезненной точностью. Он ненавидел того, кем являлся, очень сильно и глубоко. Сексуальность для них оставалась небезопасной. Разработать беременность слишком сложно. Поэтому Винсент, Аманда и все остальные жители городов сдавали яйцеклетки и сперму генным инженерам. Никакого удовольствия не существовало. Все делалось с помощью уколов. В их мозгах имелась цепь нейронов, отвечающая за размножение, но она вела в никуда. Инженеры не знали, как переписать нейронные структуры, которые эволюция превратила в инстинкт. Всех их преследовало желание, зовущее лишь в пустоту.
Когда Ренальд и Аманда встретились с Винсентом, он сидел в лаборатории перед неработающим компьютером. Они выдохлись и жадно глотали насыщенную кислородом воду, прислушиваясь к электрическому движению в комнате.
– У нас все готово, – сказала Аманда. – Мы можем отсоединить от дна главное здание, когда скажешь.
Винсент не имел над ними формальной власти, но так уж сложились их отношения, что они согласовывали с ним большинство планов, прежде чем что-то сделать.
– Я понял причину проблемы, – ответил он.
– Это серьезно? – спросил Ренальд.
– Да. Наши иммунные системы инициализировались, скажем так, под одним давлением. Они не приспособлены к этой новой глубине. Доброкачественные опухоли, которые контролировались под давлением в середине океана, вышли из-под контроля на дне. Я также полагаю, что иммунные системы атакуют наш организм, хотя симптомы еще не проявились.
– Мы можем это исправить?
– Не исключено.
Ренальд и Аманда подались вперед.
– Если ты думаешь, что это действительно возможно, то это здорово! – воскликнул Ренальд.
– Правда? – Винсент повернул к ним свое невыразительное лицо. – Посмотрите на себя. Кто вы? Что мы такое? Мы уроды на дне океана!
– Это лучше, чем смерть, – заметила Аманда.
– Так ли это? Жить там, где мы выросли, едва ли лучше, чем быть мертвыми. И уж точно не лучше это оказалось для наших друзей. Что думали об этом Колин, Дарла, Сергей?
Он не собирался никого ранить этим замечанием, но имена имели эмоциональный вес. Они вызывали воспоминания о друзьях детства, страдавших разрушающими, болезненными аутоиммунными болезнями. Экспериментальные средства лечения, больше похожие на пытки, не давали никаких результатов, и друзья, оказавшиеся генетическими
– Мы не свободны, – сказал Винсент уже тише. Он вспомнил десятилетнюю Мерсед, бывшую его лучшей подругой. Девочку с ужасным лицом барракуды, которая хотела увидеть солнце. Она поднялась в верхние слои океана, в зону фотосинтеза. Ее создавали для жизни на дне, поэтому в верхних слоях все ее белки денатурировали из-за пониженного давления. С их иммунными системами сейчас происходило прямо противоположное.
Мертвое тело Мерсед плавало в воде, пока ее не подобрали жители города – те жители, на которых не лежало проклятие ссылки на дно океана. Для всех выживших из поколения Винсента это событие стало жестоким напоминанием о том, что они никогда не увидят солнца.
– Мы не живем, – сказал он. – Люди заставили нас пожертвовать всем человеческим, чтобы мы смогли хотя бы существовать. Мы – человеческие мозги, живущие в неправильно собранных, чужих телах. У нас нет красоты, привлекательности, любви. Нет родителей. Нет детей. Нет семьи. Люди на Земле и в других колониях, даже заключенные, могут получать удовольствие от еды, видеть и чувствовать солнечный свет, смотреть в зеркало и не бояться собственного отражения.
– Мы – твоя семья, Винсент, – произнесла Аманда.
– Что ты такое говоришь? – спросил Ренальд у Винсента.
– Мы слишком долго мирились с обстоятельствами, слишком многое вытерпели. Мы лишились чувства собственного достоинства, когда наши предки, прибыв сюда, не нашли в себе достаточно мужества, чтобы признать: их путь окончен.
– Ты не собираешься делать лекарство? – спросил Ренальд.
– Я считаю, что у нас есть шанс исправить эту ошибку.
– Я не готова умирать, Винсент, – сказала Аманда.
Ренальд молча смотрел на него. Потом произнес:
– Наша смерть ничего не изменит. Города все равно собираются продолжать создание таких, как мы. Буквально – тебя и меня.
Винсент махнул рукой, словно рубанул топором.
– Хватит думать о выполнении миссии! Я не говорю о какой-то мечте, великой цели или вымирании. Слишком многое сделано ради страха, замаскированного под дальновидность. Речь идет о людях, о нас, и только о нас. Подумай о нас как о людях. Даже самому ужасному преступнику на Земле не приходится жить так, как живем мы.
– Я считаю, что бесцельно расстаться со своей жизнью – аморально, – заявил Ренальд.
– Ты слишком легко принял чужие правила, Ренальд. Подумай!
– Я ничего не принимал, Винсент. Я просто собираюсь выдержать до конца.
– Это слова Кента.
– Это мои слова. И я не прощу тебя.
Винсент и Ренальд смотрели друг на друга.
– Что это значит, Ренальд? – спросила Аманда.
Никто не ответил.
– Что это значит, Винсент? Прощать за что? Это про те эмбрионы, которые ты уничтожил в Паутине Шарлотты?