2012. Танго для Кали
Шрифт:
– Да так, средне. Как у тебя?
– Никак. Всё болит, всё раздражает. Антош, давай где-нибудь погуляем, что ли? Раз я не учусь. Не могу больше в этой квартире!
– Погода как-то… – Чёрный поднял воротник пальто. – Не радует. На дворе тоже полная попа. Знаешь что, приезжай ко мне! В Татьянином баре что-то согревающее ещё точно есть.
– Хорошо, я приеду.
– Мне тут подруга рассказала сегодня… – Через два часа Матрёша удобно устроилась на тёплом ковре и трещала не переставая. – Раньше тоже говорила, но я ей не верила. Она в психушке
– Бывает, – кивнул Антон. – Поэтому осторожность очень нужна. Про такие вещи непонимающим людям никогда не следует говорить.
– Так вот, она такого порассказала. Это такой ужас! Я чуть не разревелась там же. Она говорит: «Мотя, так ты мне веришь?» – а я: «Верю!», а у самой уже слёзы текут. Мне страшно стало, что со мной тоже так будет. Я поняла, что нужно срочно куда-то вырваться, обстановку сменить.
– Ну вот и сменила! – Антон прислушался. Нет, не показалось – в кухне звякнул сигнал на умной плите, сообщая, что поспел вкусный горячий сбитень.
– Да! – Матрёна сходила за кружками и за кувшином. – Скажи, а фраза: «Ты что, сдурела?» – тоже в репертуаре Седого?
– Это когда было?
– Когда я лежала и думала обо всём. О голосах, о том, как я устала. Мне было сказано: «Ты что, сдурела? Мы только начали работать. Терпи, я сказал». Я спрашиваю: «До какой стадии я могу дойти?» – а в ответ: «Ты будешь на грани, но только так мы его вылечим, твоими силами. Так что терпи».
– Может быть, это был и Седой.
– Ещё фраза была: «Пока ты нюни распускаешь, мы творим дела вселенского масштаба. Я не должен тебя успокаивать».
– Я обещаю, я помогу тебе, всё, что в моих силах. – Антон старался говорить убедительно. Он очень хотел хоть как-нибудь ей помочь, вот только сил у него пока что никаких не было.
– Да не поможешь ты мне, блин! – неожиданно взорвалась Матрёша. – Как ты не понимаешь? Как ты мне можешь помочь, если меня даже во сне страх держит?! Веришь, нет? Я реву каждый день.
Кажется, она могла это немедленно подтвердить. Антон не любил женских слёз, потому что не очень представлял, что с ними следует делать. Каждый раз оказывалось по-разному. Сейчас он подумал, что надо дать Матрёше возможность выговориться. Её понесло:
– Я в истеричку превратилась уже! И винить некого! Пойми, я всегда раньше винила парней, Петя, Вася, Коля – все козлы! А я белая и пушистая! А тут кто? Никто! Никто не виноват, «так исторически сложилось», точка!
– Да, Матрёша, да.
– А мне-то хреново! А меня ещё и ругают! Меня всё достало, как меня оно всё достало! Квартира эта, родители, их вечные проблемы, универ. Время у них линейно! Вот сейчас как дура сижу и реву.
– Ещё нет. – Антон легонько обнял девушку и, успокаивая, погладил по голове. – И не надо. Не плачьте, мадемуазель Нюша!
– Я всегда боялась сойти с ума. – Матрёша всхлипнула, но вроде бы продолжать не собиралась. – А сегодня ко всему наслушалась про психушку. А ещё мне поплакать-то и негде. На улице от меня и так шарахаются. Дома мать решит, что ты меня обижаешь или что в институте проблемы. Опять приставать
– Ну ладно, – разрешил Чёрный. – Раз уж совсем негде, можешь поплакать тут. Только недолго.
– Я не могу при мужчинах плакать, – гордо заявила Матрёна и добавила: – Главное, в «Жирафике» не разреветься. Знаешь, я сейчас не стала плакать, зато теперь состояние, как будто оно всё вовнутрь ушло.
– Мы же всё знаем и понимаем, да? Мы будем держаться вместе, и всё будет хорошо!
– Конечно. Правда, правда? Только проблема в том, что мы ничего не знаем и не понимаем до конца.
– Значит, нам остаётся только расслабиться и получать удовольствие.
– Тоже верно. И пусть всё сложится исторически. – Матрёна подняла кружку со сбитнем, потом сделала изрядный глоток. – Вкусно!
– Конечно, вкусно, – самодовольно подтвердил Чёрный. Ему льстила слава специалиста по приготовлению оригинальных напитков.
– Антош, я тебя спросить хотела, это только у меня столько энергии много, что на двоих хватает, или это у всех так?
– У тебя её правда много.
– Теперь уже мало. А может из-за того, что часть переходит к тебе, быть синхрон? Ещё я знаешь что заметила? У меня вообще хорошая память, я запоминаю отлично и даты, и какие-то мелочи, а в последнее время некоторые моменты просто исчезают из памяти.
– Может, это потому, что линия событий меняется? Если изменять будущее, прошлое должно подстроиться под него, чтобы слилось в линию. Вот оно и меняется, и память уходит.
Матрёша помолчала, взвешивая новую мысль. Потом кивнула:
– Возможно. Ещё я подумала, что болезнь – это как кнопка, которой тобой манипулируют. Надо – включили психический негатив, надо – физический.
– Но мы пытаемся с этим бороться.
– Да. Ещё, знаешь, мне голос сказал: «Если вы думаете об операции: делать или нет, то можете её делать. Это ускорит время и облегчит нам задачу. Мы занимаемся глобальными процессами, связанными с вами. Разбираться с физической болью не наша функция. Операция облегчит нам задачу, мы спасаем вас от другой, более глобальной проблемы. В любом случае операция будет под нашим контролем». Вот так. Это был Седой, да?
– Я не знаю, Матрёш, он ведь тебе не представился?
– Нет.
– Откуда же я тогда могу знать? – Антон очень картинно развёл руками, и Матрёша слабо улыбнулась. – Операцию придётся делать, да.
– Антош, мне тут об одной клинике рассказали, – оживилась Матрёна. – Там спортсмены лечатся. Но нужно ещё всё точно узнать. Я узнаю?
– Конечно, узнай. Пожалуйста.
Матрёна продолжала старательно менять обстановку. Она теперь почти не посещала институт, вместо этого либо добиралась до Чёрного, и они шли куда-нибудь обедать, либо бегала по городу по его делам. Антон без крайней необходимости не уходил далеко от дома, до выздоровления ему было пока далеко. Матрёна чувствовала себя постоянно усталой и разбитой, но у неё хотя бы прошла спина. Сработал принцип «клин клином» – болезнь как появилась на нервной почве, так при ещё большем напряжении отступила, девушка перешла на существование в форс-мажорном режиме, стало не до неё.