2012. Танго для Кали
Шрифт:
– Весело!
– Что-то я совсем расшалилась! Ладно, сейчас дальше дом буду искать.
Антон совершил променад на кухню, покормил кота, заварил очередной калебас мате и выпил его, поглядывая на окна соседнего дома. Сейчас они светились почти все, но он знал, что несколько часов спустя останется только одно негаснущее окно, которое будет гореть до утра. Кто-то там, как и он, не спал по ночам. Антон иногда задумывался об этом человеке, и иногда эти его мысли попахивали паранойей.
Через час у Матрёны поспел второй вариант.
– Смотри! Я нашла храм, который
– Занятно, но это же новодел.
– А вот и нет! Казанский храм был построен в 1912 году и только 17 июня 2006 года был освящён! Тебе это не кажется странным? Он почти сто лет без освящения простоял. Я его видела с пяти до пятнадцати лет… Как раз до этого года!
– Тогда интересно. И для церкви нонсенс.
– А мне тогда шестнадцать лет исполнилось.
– А что у нас в нём есть?
– «В послевоенное время Казанский храм эксплуатировался как производственный цех с тяжёлыми станками. В храме стояли внутренние перегородки, окна нижнего и верхнего яруса были заложены кирпичом. Внутренняя штукатурка была отбита, храм пересекали кран-балки. Из росписей сохранилась только купольная; роспись над алтарём имела трещины и грозила обвалиться». Но сейчас его уже восстановили.
– А внутри тогда что? – продолжал допытываться Чёрный.
– Внутри – свечка!
– Ну да?
– «Казанская церковь удивительно светлая внутри…», «здесь действует акустика света, барабанный купол имеет окна со всех сторон и светло в любое время дня, а иногда свет падает так, как будто в храме горит большая свеча». Вот!
– Адрес есть?
– Воскресенский Новодевичий монастырь в Санкт-Петербурге – православный женский монастырь Санкт-Петербургской епархии Русской церкви, близ Московской заставы. Адрес: Московский проспект, д. 100. Нам туда! – Матрёша была исполнена энтузиазма. На Антона тоже произвела впечатление эта находка. Может быть, отыскать приснившийся храм – не такая уж неразрешимая задача, как ему представлялось?
Матрёна кружила по квартире, поминутно выглядывая в окно: ну когда этой дуре Лариске надоест купать в снегу свою жирную кривоногую псину? Когда она наконец вернётся домой и выдаст ей обещанные конспекты по драматургии? У Матрёши не хватало всего двух лекций, и как раз на них она застопорилась, разбирая очередной билет. Попробовала пройти дальше – и там опять столкнулась с необходимостью знания этого материала. Она злилась и обижалась, чувствуя, как уходит то немногое время, которое со всеми делами и проблемами она могла уделить учёбе. Но за окном сияло солнце, искрился снежок, мороз ослабел, и Лариса наслаждалась великолепной погодой, выгуливая любимицу – карликовую таксу по кличке Шляпка.
Наконец заорал домофон. Матрёна радостно кинулась к двери, но в последний момент остановилась и подняла трубку.
– Да?
– Открывай!
Мужской голос был ей незнаком. Интонация, с которой прозвучало это слово, вызвала удивление – девушке показалось, что над ней издеваются. Так мог бы командовать своей дешёвой подругой какой-нибудь браток из блатной мелюзги. Матрёша
– Открывай! – раздалось снова, ещё более развязно и требовательно.
– Вы кто? – отозвалась Матрёна.
– Открывай!
На этот раз ей показалось, что голос записан на магнитофон и его просто гоняют по кругу. Она замолчала с трубкой домофона в руке. Серёжка, Ларискин парень? Да вряд ли, дурацкая шутка, зачем?
– Кто это?
– Открывай!
Точно – магнитофон! Как попугай. Вот глупости! Матрёша собралась бросить трубку, как вдруг тот же самый голос произнёс уже совершенно обычным тоном, обращаясь к невидимому собеседнику:
– Ладно, хватит с неё, пошли.
Запищала, открываясь, входная дверь. Матрёша прижалась к стене коридора, судорожно соображая, что делать, если эти люди сейчас начнут ломиться к ней в дверь? Звонить в милицию? Где её телефон? Она бросилась в комнату, схватила сотовый телефон и замерла, готовая при первом звуке с лестничной клетки набирать ноль-два. В подъезде было тихо. Мимо проехал лифт, остановился на два этажа выше, там же стукнула открытая и закрытая дверь: кто-то из соседей пришёл домой. Матрёна перевела дух.
Снова запищал домофон.
– Кто там? – резко выкрикнула она и услышала:
– Это я, Лариса. Ты чего орёшь?
– Заходи.
– Мотька, ты чего такая испуганная? – полюбопытствовала Лариса, отдавая конспект.
– А ты никого не видела во дворе? – быстро спросила Матрёна. – Возле подъезда?
– Нет, – опешила Лариса. – Я за Шляпкой смотрела, но вроде никто не входил.
Матрёна не стала ничего объяснять подруге, вцепилась в конспект и сказала, что ей нужно учиться. Лариса пожала плечами и ушла. А Матрёша ещё полчаса восстанавливала дыхание, унимала нервную дрожь и пыталась заставить себя понять, что же написано в лекциях и что оттуда ей нужно учить.
– Антош, ну вот прикинь, как в метро когда едешь и то ли спишь, то ли нет, за станциями следишь, а сам где-то витаешь. Представил?
– Представил.
Они по поводу хорошей погоды устроили дальний поход вдоль канала им. Москвы – пока не закончится набережная.
– Вот, я не сплю ещё, но уже и не совсем наяву, и вдруг чувствую… Как бы это описать понятно?
– Уж опиши как-нибудь.
Антон искоса любовался девушкой: на фоне замерзшего канала и заснеженных деревьев она выглядела настоящей Снегурочкой в своей лёгкой пушистой шубке и пушистой песцовой шапочке.
– Как будто я не там, где я засыпала, не у себя, а там, где ты, и я – это ты, понимаешь? Вместе с тобой, но не рядом, а совсем вместе. Как одно. Наверно, это и есть то, что называют «слияние». Это только начало было, лёгкость полная, невесомость, моего тела как будто совсем нет, то есть не чувствую. И тут позвонила мать. И всё кончилось. – Матрёна сокрушённо поникла. – Такая жалость! А ты что-нибудь чувствовал? – подступила она к Антону.
– Увы. – Он покачал головой. – Я засыпал как раз и никак не мог заснуть, пока совсем не проснулся.