2034: Роман о следующей мировой войне
Шрифт:
Это был особенно глупый выбор для Революционной гвардии, которая действовала без явного одобрения начальника штаба Вооруженных сил генерал-майора Багери, хотя его недоброжелатели предполагали, что он все это время знал. Теперь правительство Фаршада оказалось в незавидном положении, вынужденное снижать напряженность, не теряя при этом лица и не лишая легитимности свои давние притязания на пролив. Короче говоря, генералу Багери нужен был кто-то, кто имел связи как с Революционной гвардией, так и с регулярными вооруженными силами. Кто-то, кто мог бы достоверно говорить за обоих. И который был морским офицером. Фаршад знал, еще до того, как ему пришло сообщение из Тегерана, что он был единственным человеком, который подходил под это описание.
Он
Втиснувшись в центральное кресло своего аэрофлотовского аэробуса А330, он следил за ходом полета. На мониторе, прикрепленном к спинке сиденья перед ним, значок их самолета оставлял крошечный след из хлебных крошек по всему земному шару. Рассматривая карту, Фаршад размышлял о том, как быстро обострилась напряженность между американцами и китайцами, двумя странами, в отличие от его собственной, которые были очень заинтересованы в сохранении мирового порядка. Начиная с Wйn Rui инцидента в Вэнь Жуй и заканчивая чередой морских сражений между флотами США и Китая, вторжением на Тайвань и ядерным ударом США по Чжаньцзяну, многое из того, что произошло с марта, противоречило логике интересов обеих стран.
Если только эта логика не изменилась.
Никто — ни политики, ни ученые мужи — еще не называл этот конфликт Третьей мировой войной. Фаршад задавался вопросом, будет ли достаточно участия Индии или, возможно, даже Пакистана, чтобы присвоить этому кризису это мрачное название с его апокалиптическими коннотациями. Фаршад сомневался в этом.
Участие других стран не было тем, что сделало бы эту Третью мировую войну. Для этого потребовалось бы что-то другое….
В Чжаньцзяне американцы применили ядерное оружие, но оно было тактическим, его боевая нагрузка и последствия были управляемыми и мыслимыми — эквивалент одного разрушительного стихийного бедствия. Ни одна страна — ни Америка, ни Китай, ни какая—либо другая — еще не воспользовалась своим арсеналом стратегического ядерного оружия. Оружие судного дня.
У Фаршада заложило уши.
Двигатели Аэробуса А330 застонали, когда они ускорили снижение.
Самолет приземлился, и Фаршад прошел иммиграционный контроль без происшествий. Он взял с собой только одну ручную кладь и уже через несколько минут стоял в переполненном зале прилета, окруженный радостными объятиями путешественников, воссоединившихся со своими близкими. Однако там никого не было, чтобы встретить его. Его инструкции из штаба генерала Багери не простирались дальше этого пункта. Его заверили, что его индийский коллега найдет его здесь. Он сидел в переполненном "Старбаксе", не делая заказа. Его мысли блуждали. Наблюдая за толпой, он начал думать о множестве имен, которые люди в ней давали друг другу — будь то мать, отец, сын, дочь или просто друг , — и о том, как все это может исчезнуть в одно мгновение, в мгновение ока, из-за того единственного, другого уничтожающего имени, которое мы даем друг другу: враг .
Прервав размышления Фаршада, незнакомец спросил, может ли он сесть на свободное место за его столом. Фаршад махнул рукой, и незнакомец, мужчина, который был, возможно, на десять лет старше, присоединился к нему. Фаршад
Незнакомец спросил, не ждет ли он кого-нибудь. Фаршад сказал, что да.
— Кто? — спросил незнакомец.
Фаршад на мгновение задумался над ним. — Друг, я полагаю.
Мужчина протянул руку, представившись. — Я вице-адмирал Ананд Патель, мой друг.
Чоудхури поздно возвращался в посольство США. Учитывая дипломатическую напряженность, какой бы она ни была, он был вынужден спать там. Однако его мать решила, что будет лучше, если они с дочерью останутся у дяди Чоудхури. Несмотря на то, что его дни были напряженными, Чоудхури взял на себя обязательство каждый вечер ужинать с Ашни. Он пробыл в Нью-Дели почти неделю, и рутина раннего утра, полного рабочего дня и поздних ночных возвращений в посольство из дома своего дяди к востоку от реки Ямуна быстро утомила его. Он дремал на заднем сиденье такси, вспоминая прошлую неделю, как будто это был сон, пока он огибал парк Неру. Через несколько часов после того, как иранцы заявили об автономном контроле над Ормузским проливом и захватили танкер, принадлежащий TATA NYK, Трент Уискарвер вызвал Чоудхури в свой кабинет и сказал ему, что он “возвращается в Нью-Дели".
То, как Уискарвер сказал “назад”, не понравилось Чоудхури. На фоне этого конфликта возрождающийся нативизм начал овладевать американской психикой, как это было и в других конфликтах, феномен, свидетелем которого Чоудхури стал тем вечером с Самантой в пустом ресторане City Lights. Возможно, Уискарвер ничего такого не имел в виду; возможно, когда он сказал “вернулся”, он имел в виду свою предыдущую миссию в Нью-Дели, чтобы вернуть сбитого пилота морской пехоты. Но Чоудхури не мог избавиться от своих подозрений.
После удара по Чжаньцзяну Умник навел порядок в штабе национальной безопасности. Страна, в отличие от прошлых поколений, не смогла сплотиться, столкнувшись с призраком мировой войны, даже ядерной. Удар по американской родине казался неизбежным, хотя никто не мог знать, где и в какой форме он проявится — грязная бомба, заложенная спящей ячейкой, боеголовка на наконечнике баллистической ракеты или, может быть, и то и другое вместе? Десятилетия партизанской борьбы взяли свое, и администрация оказалась под огнем со всех сторон, от ястребов, которые считали, что тактический ядерный удар не зашел достаточно далеко, до голубей, которые считали, что Америка отказалась от своего морального авторитета, применив такое оружие. Чтобы отреагировать на то, что произойдет дальше, Wisecarver нужны были настоящие лоялисты. Это означало, что ему нужны были люди, которые были обязаны своим положением в администрации не своей компетентности, а ему одному. И вот Чоудхури был тихо отправлен “обратно” в Нью-Дели, чтобы разобраться с новым кризисом в Ормузском проливе.
Когда Чоудхури прибыл в посольство, он в последний раз проверил свою электронную почту, прежде чем отправиться спать, и увидел, что у него есть сообщение от другого коллеги, который был изгнан во время путча Уискарвера, контр-адмирала Джона Хендриксона: Банта.
Эти двое покинули Вашингтон примерно в одно и то же время, хотя путешествие Хендриксона было более долгим и опасным, а его миссия столь же сложной. Это была, в своем роде, тоже дипломатическая миссия. Сара Хант, его “старый друг и коллега” (именно так Хендриксон всегда называл ее), нанесла в Чжаньцзяне первый ядерный удар почти за столетие. По ее приказу были убиты миллионы людей. Напряжение, должно быть, было огромным. Поскольку руководство в Белом доме готовилось к китайскому ответу на Чжаньцзян, каждый командир на местах должен был быть готов нанести быстрый контрудар. Нерешительность может привести к катастрофическим последствиям. Вот почему Хендриксона послали проведать Ханта, оценить ее душевное состояние. Нечетким языком, который дал ему Уискарвер, было “усилить ее команду”.