208 избранных страниц
Шрифт:
Жизнь после смерти
Вижу во сне: из нашего подъезда выносят гроб, в гробу я — ужас!!
Я заплакал, потом взял себя в руки — интересно, как похоронят: все-таки я заметный человек был. Даже посмотрел — нет ли где Ельцина. Не было его что-то. Наверное, болел… или отдыхал… а может, и работал!.. с документами.
Вдруг слышу в толпе разговор:
— Кого хоронят?
— Жулика одного. Ворюга, взяточник. Редкая была сволочь.
Мне так стыдно стало!.. Хотя все правда.
Заместитель мой вынырнул с бумажкой возле гроба, говорит:
— От нас ушел неподкупный человек.
Выпивши, что ли, он? Меня стыдом, как кипятком, с головы до ног — жжет все внутри. А он, гнида, не знает, что совесть жива, говорит:
— Смерть слепа — первыми уходят лучшие!
И по ошпаренной совести еще раз кипятком!.. А простые люди шарахнулись в сторону — если лучшие ушли, значит, остались худшие, то есть простым пришла хана.
Хорошо, тут оркестр заиграл, тронулись на кладбище. Еще я обратил внимание — жене так траур идет!.. такая она вся!.. Так я пожалел, что умер.
Ну, тащимся по Москве — ничего особенного. Вдруг вижу — сворачиваем к Мавзолею. Мне неловко опять сделалось! И жжет, жжет внутри! Но, слава богу, оказывается, не в сам Мавзолей, а за ним.
Подъехали ближе — в нашу могилку норовят какого-то хмыря опустить, перекупил кто-то
Стали разбираться — мат поднялся столбом, стрельба, мордобой, и все уже почему-то пьяные.
Мне стыдно так стало! За всех нас, за нашу жизнь, за эти рыночные отношения между людьми.
Вдруг оркестр заиграл вальс, все бросили драку, стали танцевать.
Меня огнем обдало — и все внутри выжгло навсегда — такое падение нравов, танцы на главном кладбище страны.
Я сам не святой, но все-таки. Сам при жизни и пьянки любил, и бани были, и девки; взятки каждый день, продал всех, кого мог, но всетаки.
И тут еще около жены какой-то тип объявился, говорит:
— Меня Рудик зовут. Что вы сегодня вечером делаете?
Моя на гроб косится:
— Я не знаю еще.
И платок роняет.
Тут я не выдержал и восстаю из гроба!!! Все попадали на колени, крестятся, плачут.
Я говорю:
— Так жить нельзя! Опомнитесь! Что вы делаете, падлы?!
И многие опомнились. Но тут Рудик ногой по катафалку — бэмс, я из гроба — бздэмс и башкой об землю.
Глаза открыл — в спальне… с кровати навернулся. Жена свешивается, спрашивает:
— Чего ты там?
Я говорю:
— Мы не так живем! У меня совесть горит внутри. Я сейчас весь сгорю!
Она говорит:
— Это ты вчера на банкете осетрины обожрался, а она несвежая, у тебя изжога внутри.
У меня гора с плеч — это не совесть,
Я начал засыпать. Последнее, что помню, — жена гладит меня по голове, говорит:
— Сны не сбываются, дурачок. Успокойся, спи… Рудик.
Имя
— Гриш, ребята не звонили?
— Спи больше! Отвез уж в роддом.
— Николай звонил?
— Кто же еще?.. Сказали: с минуты на минуту родит.
— Мальчика, девочку?
— Хоть кого. Мальчик проглядывался в рентген-то.
— Как решили назвать, ничего не говорили?
— Их дело.
— Подсказать надо. Павлик вот хорошее имя.
— Несешь, не знаешь чего. «Павлик хорошее». Отца продаст, и самого зарежут.
— Гос-споди!.. Володей можно.
— Кого?! Того еще не схоронили, этот уже к власти рвется.
— Вообще-то мне Сережа нравится.
— Ничего… Погоди! А Мавроди как звали?.. Проходимец вырастет, отца-мать продаст, не то что нас с тобой.
— Мишей, может?
— О-о! Сказанула. Мишей. Отдохнуть поедет, тут же подсидят на работе.
— А Егор не нравится тебе?
— Дразнить будут.
— Как?
— Гайдар.
— Что ж теперь?.. Как ни кинь, везде клин. Довели до чего, ребенка никак нельзя назвать… Борей если?
— У него отец — Николай.
— И что?
— И что получится, когда вырастет?.. Борис Николаевич.
— Господи, помоги, надоумь. Прямо в голове все помешалось.
— Мать. Может, Александр?.. Андрей?.. Адольф?.. Тьфу! Твою бога в душу! Звонят, сними трубку.
— Алле… Коля?.. Ну что? Три кило?.. Сама как?.. К нам заедешь?.. Ждем тебя… Ну, отец, все хорошо, слава богу — девочка.
Институт
Институт создан — ищут в мозгу центр, который отвечает за чувство меры. Меры не знаем ни в чем — постоянно впадаем в крайности.
Разве бы мы так воровали, если бы знали меру?.. У нас почему смертность выше рождаемости?.. Потому что оргазма достигаем только при воровстве. Что наши дети будут воровать, уже никого не беспокоит.
Если бы центр обнаружили, разве бы мы так матом ругались?.. Как ребенок сказал первое слово, так им одним всю жизнь и обходится. Простой, кажется, разговор:
— Здравствуй.
— Здравствуй.
— Сколько времени?
— Шесть часов.
Как это у нас?
— О-о! Ё-к-л-м-н! Ты ли это, бёныть?
— Да я, ё-п-р-с-т!
— А сколько времени? Часы, их бога в душу, встали, блин.
— А времени сейчас… Твою мать-то! — шесть часов.
Конечно, совсем без мата у нас нельзя. Кто ж кого тогда поймет? Конечно, он нужен. Иначе как реагировать на погоду, на преобразования в стране, вообще на все, что творится? Но если бы хоть немного знать меру, как бы красиво мы жили… твою-то мать!