2133: Путь
Шрифт:
Никлас оказался к стопке информационных вестников ближе всех. Мельком просмотрел обложки и заголовки, перекладывая свежие утренние газеты — «Ведомости», «Интересантъ», «Комсомольская правда», «Губернский вестник», «Аргументы и факты». Под ними нашлись сегодняшние же ежедневные номера «Der Spiegel» и «Die Welt», обнаружился воскресный выпуск журнала «Русское слово», а в самом низу пачки лежала вчерашняя «Aftonbladet» — вечерняя газета Северного королевства Норге и Свериге.
Ни на одной из обложек не было видно новостей о нападении на поезд. Что неудивительно, военная цензура подобные новости сразу не пропускает, если вообще пропускает. Не найдя на первых полосах ни одного заинтересовавшего
— А нас когда будут допрашивать? — нарушила молчание Марша, которая лениво ковыряла вилкой у себя в тарелке.
— Будут. Но когда, даже не знаю, — Катрин говорила отстраненно, не поднимая взгляд от газет. — Полагаю, что под предлогом дать нам время прийти в себя, ответственные лица сейчас лихорадочно решают, что делать. Скорее всего ограничатся формальным опросом, делая вид что нападение на наш вагон — трагическая случайность. Пришлют какого-нибудь не очень сообразительного жандарма для галочки, он пару минут поспрашивает нас дежурно и исчезнет навсегда. Потом придет представитель железных дорог и мы с ним обсудим размер компенсации.
— Большая планируется компенсация? — поинтересовался Никлас.
— Приемлемая, — кивнула Катрин, не отрывая взгляда от газетных полос. — Смотря кого они пришлют.
— В смысле?
— Это может быть юрист, тогда мы просто обсудим сумму, думаю выйдет тысяч по тридцать рублей на каждого, если брать по самой верхней планке. Но могут отправить кого-то облеченного властью и часть компенсации лично для тебя заменить наградным оружием с рекомендацией, например.
— Зачем?
— Вдруг ты на службу Москве наниматься собираешься, тогда лишним это точно не будет. Ни тебе, ни тем более чиновнику бюджеты сэкономившему.
— А вам что могут предложить для экономии бюджетов?
— А нам с Маршей по ситуации. По виду мы с ней совсем не похожи на тех, кто собирается предложить свою службу Богу-и-Императору, поэтому и думают наверняка сейчас ответственные лица, кого к нам отправлять чтобы достичь максимальной когеренции в сложившейся ситуации.
— Прости, как ты сказала?
— Когерентность, согласованное протекание сразу нескольких процессов. На елку залезть и руки не ободрать, если по-русски.
Первый наставник Никласа выражал формулу как оказалось когерентности чуть иначе, но упоминать он об этом сейчас не стал, тем более спрашивал о другом:
— Нет-нет, ты как-то странно именуешь Бога-Императора. Мне это кажется или…
— Я говорю: Богу. И. Императору. Не Богу-Императору, как ты, а Богу и Императору. В Москве считают, что с ними бог, поэтому форма присяги у них звучит: Служу Богу и Императору.
Никлас даже чуть-чуть рот от удивления приоткрыл. Неожиданно — он, да и не только он, всю жизнь думал, что в Московской империи считают своего Императора богом, а тут вот оно как вышло.
Осмысливая давнее свое заблуждение, Никлас сейчас на внучку рейхсграфа почти не смотрел, будучи погружен в мысли об услышанном. Да и завтрак оказался вкусен, натуральная еда — для тех, кто сублиматами долго питался, чистый восторг. Поэтому бросал он на Катрин только мимолетные взгляды, украдкой. Но в один из таких моментов невольно задержал внимание на девушке — чье лицо почти мгновенно стало белым как бумага. Даже обычно темные шрамы потеряли все краски, а после и вовсе всякое выражение с лица пропало. На Катрин словно надели восковую маску, из нее как будто жизнь
Никлас замер от удивления после столь мгновенной метаморфозы. С завтраком он почти покончил и сейчас держал в руке чашку с терпким ароматным чаем, уже несколько остывшим. Смотрел Никлас на Катрин поверх кружки, но она на его взгляд не обращала ни малейшего внимания.
Внучка рейхсграфа поднялась, двигаясь при этом как механическая игрушка. Направилась Катрин в другой конец комнаты, где лежали ее чемодан, рюкзак Никласа и армейский баул, в который убрали испорченный чемодан с вещами Марши. Катрин присела у своего чемодана, дернула звучно вжикнувшую молнию. Выложила металлический кейс со шприцами-инъекторами на пол, посмотрела на Никласа.
— Это тебе, — глухо произнесла она, после чего взяла уже его рюкзак и достала из бокового кармана кобуру с вальтером.
Никлас только что, пока Катрин шла, в пару глотков допил подстывший чай, в руке у него оставалась пустая кружка. Именно это помогло сохранить Катрин жизнь — когда она вытащила из кобуры вальтер и уперла ствол себе в подбородок, Никлас эту самую кружку швырнул.
Прилетела кружка точно в запястье Катрин, обивая руку с пистолетом в сторону. Прогремел выстрел, пуля ушла в потолок, разбив искусную лепнину. Никлас уже, по инерции броска вскочивший на ноги, пробежал несколько шагов и прыгнул к Катрин. Она в этот момент как раз попыталась приставить ствол к виску, но Никлас успел перехватить руку с оружием, уводя ее руку. Второй выстрел разбил зеркало на трюмо, третьего не последовало — перехватив запястье, Никлас ударил руку Катрин об пол, с негромким вскриком пистолет она выронила.
Навалившись сверху, Никлас потянул Катрин за собой, перекатившись вместе с ней по полу подальше от пистолета. Катрин попыталась вырваться, но Никлас уже оказался сзади — и вжав подбородок ей в плечо, чтобы затылком нос не разбила, крепко прижал бьющуюся внучку рейхсграфа к себе. Катрин, осознав, что покончить с собой не получилось, закричала — громко, пронзительно. Когда воздух у нее в груди кончился, крик затих, а вернулся уже превратившись в истеричный плач.
С того самого момента, как внучка рейхсграфа Брандербергера оказалась на краю гибели под ударами обезумевшей сестры, с того самого момента как Никлас спас ее от смерти и вынес на мокрое от ливня крыльцо, она сохраняла практически ледяное спокойствие во всех ситуациях. Но сейчас это спокойствие кончилось, как будто плотину прорвало — Катрин, рыдая навзрыд и подвывая, все активнее пыталась вырваться из захвата Никласа. Избегая даже разок клацнувших рядом зубов, он заломил руки Катрин за спину и уложил ее лицом в пол, как учили.
Катрин рыдать прекратила, но вдруг негромко завыла с неизбывной тоской, постепенно затихая. Никлас так и держал ее руки в захвате, но девушка больше не пыталась вырваться, обмякнув. Почувствовав что-то неправильное, Никлас вдруг понял, что вместе с легким сквозняком ощущает чужой взгляд. Обернулся, увидел в проеме входной двери номера довольно молодого человека в темно-синем мундире с голубыми вставками. Жандарм с крайним удивлением наблюдал странную картину, явно даже не зная, что сказать.
— Здравствуйте. Вы к кому? — поинтересовался Никлас прямо с пола, глядя на гостя снизу-вверх.
— Инспектор Транспортного надзора Андрей Горчаков, п-прибыл опросить вас п-по факту п-произошедшего в п-поезде. Господин Никлас Бергер, п-полагаю?
Прибывший жандарм чуть слышно заикался, речь его звучала как будто с придыханием. Да и в целом выглядел он довольно… несуразно, с некоторой задержкой сформировал Никлас впечатление. Сосредоточенности в оценке мешало то, что он так и сидел верхом на Катрин, опасаясь, как бы у нее снова не начался буйный припадок.