224 избранные страницы

Измайлов Лион Моисеевич

— Люблю.

— Сильно?

— Сильно.

— Тогда давай поженимся…

1975

Отстаньте

Она и ходит как-то не так. Походка у нее какая-то звенящая. Но ведь мне с ней не в разведку ходить. А по комнате пусть себе звенит.

И говорит она по-чудному. Не как все. Не все слова знает. А другие знает, но что они значат, не догадывается. Иной раз с утра скажет несколько фраз. Другой бы услышал и ушел от нее навсегда. А я нет. Я выслушаю и

потом весь день что-то делаю. По магазинам хожу, полы подметаю и даже винтик в ящике найду и к часам приверну. Значит, был какой-то смысл в ее словах.

И прическа у нее, я бы сказал, странная: не то парус, не то миноносец. Некоторые даже спрашивали, в какой парикмахерской она этот кораблик выстроила. В том смысле, чтобы на эту судоверфь случайно не попасть. А я-то знаю: это она сама, рукодельница, сотворила, так что остальному населению никакой угрозы нет. Она только меня под праздники стрижет под бокс. Некоторые эту прическу забыли давно, а она помнит.

Ну, конечно, не все у нее с внешностью хорошо получилось. Глазки небольшие, но подозрительные, как у вахтера. Носик такой, что голову от ветра разворачивает. И все лицо в конопушках. Говорят, в Париже это модно. Но мы ведь не в Париже живем, а в Чертанове. Поэтому не все ее там красивой считают. Только те, что из Парижа приехали.

Но ведь она еще и поет. Певунья этакая. Очень много песен знает и исполняет их все на один мотив. А соседи жалуются, потому что слова вроде знакомые, а мелодия с ритма сбивает.

Мне, конечно, друзья намекали, что не все в моей жизни удачно складывается, не все получается, как у нормальных людей. Говорили, что если бы я взял себя в руки, ушел от нее, переоделся, постригся и перестал разные слова употреблять или вообще месяца два ни с кем не разговаривал, то лет через пять мне удалось бы жениться на другой.

И я ушел. Долго жил один. Дня два. А потом собрал все свои вещи в целлофановый пакет и назад вернулся.

А она увидела меня и чуть не заплакала. Мне и потом говорили: брось ты ее, не пара она тебе. А мне она нравится. И отстаньте вы все от нас!

1975

Не забуду мать родную

Лето. Жара. Недалеко от меня расположилась полная семья. Папа полный, мама полная и двое мальчишек тоже полные. Время обеда, и на коврике с узором, в тарелках из фольги, все, что только можно пожелать на пляжном обеде: курица, истекающая жиром, зеленый лук, редиска, огурцы, помидоры, яблоки, сливы, виноград. В центре бутылка цинандали. Мальчишки хрустят огурцами, мама режет хлеб. Папа, крупный, розовощекий, с "Сейкой" на руке, под музыку из транзистора с неимоверной скоростью поглощает курицу, запивая ее сухим вином. На лице у папы полное блаженство, а на груди черным по белому наколка: "Нет в этой жизни счастья".

Люди с наколками. Где только мы их не встречаем. Каких причудливых картин не увидишь на самых различных частях тела! Орел, распростерший крылья, портреты знаменитых людей, кочегары, бросающие уголь в топку, клятвы, уверения.

Что заставляет этих людей терпеть боль и с риском для здоровья выкалывать на коже эти незамысловатые произведения искусства? В чем тут дело? Тяга к прекрасному? Желание выделиться? Или что-то другое, загадочное и необъяснимое?

Однажды в Сандуновских банях я увидел человека средних лет, крепкого, мускулистого. На плече у него было выколото: "Не забду мать родную". Сверху галочка, а в галочке пропущенная буква "у".

Я не выдержал и спросил:

— Вот я вижу у вас на плече наколку. Что вас заставило ее сделать?

— Чего? — спросил он.

— Я говорю, у вас наколка на плече. Зачем вам это?

— Ну ты даешь!

— Нет, серьезно. Ведь для чего-то вы сделали эту наколку?

— Ну я тебя не спрашиваю, почему у тебя грудь волосатая?

— Волосы — это произведение природы, так сказать, не зависящее от меня, а наколка — это рукотворное произведение. Что это, ваша прихоть или необходимость?

— Слушай, тебе промеж глаз когда-нибудь врезали?

— Ну что вы, сразу промеж глаз. Лучше ведь поговорить, выяснить. А потом, вы ведь меня не знаете. Вы мне промеж глаз, а я вдруг боксер?

— Я вот тебе врежу сейчас шайкой, а ты потом разбирайся, боксер ты или нет.

— Ну что ж, извините, я хотел по-хорошему, пиво тут у меня, и вообще поговорить.

— Ну, сразу и обиделся, стой, давай свое пиво. Давай, не обижайся. Ну спрашивай, чего уж там.

— Значит, так. Вот у вас написано: "Не забду мать родную". Букву-то, вероятно, для смеху пропустили?

— Да нет, парень один, ну, в общем, нерусский он, ну и наколол "не забду". Я-то просил "не забуду", а он "не забду". Понял?

— Понял.

— Ну а потом кореш говорит: "Давай галочку поставим, стереть-то не сотрешь", ну и сделали галочку-то.

— А зачем вам все это нужно было? Это что, вызов окружающим?

— Ну, ты даешь! Вызов! Клятва это. Ну, клянусь я вроде, что не забуду.

— А если бы не написали, то забыли бы?

— Да нет, я бы не забыл, но ты бы этого не знал. Верно я говорю?

— Верно.

— А потом, красиво.

— Знаете, для красоты можно было бы что-нибудь поинтересней придумать.

— А кто выкалывать будет?

— Ну этот, нерусский.

— Обиделся.

— Чего это он?

— Ну, я б тебе шайкой промеж глаз врезал, ты бы не обиделся?

— Наверное.

— Точно бы обиделся. Я знаю. Ну, кореш потом мне пытался на спине выколоть, во посмотри: "Пламенный привет из Севастополя". Видно?

— Плохо.

— То-то и оно, не получилось. Орла хотел еще заделать, да я уже не стал: не умеешь — не берись.

— А заражения крови вы не боялись?

— Салага ты. Он же тушью, а тушь, она на чистом спирту.

— А для чего вам этот привет из Севастополя?

— Это не мне, это им.

— Кому им?

— Ну, кто смотреть будет. Может, женщина какая на пляже клюнет. Тоже приятно! Она из Кулунды, а ей привет из Севастополя.

— Теперь все понятно. Я пойду.