23
Шрифт:
— Но этого же не может быть! Этого не может быть! — я стал кричать.
Ну как же, сына? Как не может быть? Мамочка ведь тебя любит, мамочка тебя оберегает, — заговорил монстр маминым голосом.
— Нет, не надо, прекрати немедленно! — я стал плакать. — Я люблю свою маму, ты не она!
— Сына, так ты хочешь умереть?
— Зачем ты это спрашиваешь? — я стал вытирать слезы, но вместо этого в глаза попадала земля.
— Потому
— Уйди, тварь! Мама, мама, ты где?! — я стал убегать, но чем быстрее я бежал, тем глубже проваливался в рыхлую землю. — Мама, помоги мне!
— Я знаю твое имя, — монстр остановился прямо надо мной, а я все глубже уходил в землю. — Тебе стоит только повторить его вслух, и ты останешься навсегда со мной. Ты ведь хочешь этого, сынок?
— Ма… — но я не мог больше звать маму, земля стала сыпаться в рот, глаза, уши и нос.
— Твое имя…
— Нет! — это раздался голос моей настоящей мамы. — Он мой еще один день! Один последний день!
Я уже ничего не видел, земля залезла в глаза, а в голову мне стала залезать через нос змея. Она делала это очень нехотя медленно и как бы от скуки.
— Сына! Сыночек! Тебя здесь найдут! — мама пыталась докричаться до меня, но мое внимание было приковано к змее, пытающейся пролезть в мою голову. — Посети свою маму, она завтра заберет тебя к себе. Двадцать три могилки левее…
Змея совсем обнаглела, дышать стало практически невозможно. Я резко тряхнул головой и очутился в сидячем положении на могиле. Из моей ноздри вывалился маленький дождевой червяк.
В разных частях кладбища я снова увидел лучи фонарей, и совсем рядом тоненький детский голосок закричал:
— А вот и видим, а вот и видим!
Я вскочил на ноги и ринулся по могильному ряду налево. В голове отдавалось «раз, два, три». После восьмой могилы пошли старые захоронения с оградками. «Девятнадцать, двадцать». Теперь начались совсем старые надгробия. «Двадцать один, двадцать два, двадцать три». Сзади раздавались детские голоса. Я ввалился за оградку и плюхнулся прямо на могилу. Со спины мелькнул луч фонаря, и я успел прочесть на надгробии: «Н. Н. 1954-1969». Это была могила моей мамы. Я потерял сознание.
— Где ты его видел последний раз?
— Горе-то какое, разве ж я знал!
— Я спрашиваю, где ты его видел последний раз?
— Да возле той могилы и видел. Все спрашивал про ту женщину.
Я проснулся совершенно выспавшимся на мягкой, теплой земле, как будто меня грела сама могила. Правда, разбудили меня голоса, раздававшиеся совсем рядом. Было очень светло, я поднял голову и тут же опустил ее, скатившись с могильной насыпи под лавочку, стоящую внутри ограждения. По всему кладбищу было полно милиции, она буквально кишела везде! Мой взгляд за долю секунды выхватил не меньше десяти синих кителей.
— Ты
Рядом с оградой, где я лежал, милиционер в штатском разговаривал со сторожем кладбища, которому я покупал две бутылки водки.
— Так я ж… Я ж только могилу и показал…
— «Я ж, я ж», — передразнил мент сторожа. — Только бухать, собака, и можешь. У тебя на кладбище четыре детских тела находят и выкопанный непонятного происхождения труп, а ты ничего сказать не можешь. Кондратюк!
— Я, товарищ подполковник.
— В отделение вот этого.
— Слушаюсь.
— С области еще не приехали?
— Приехали. И со Столицы тоже.
— Замечательно, блядь. Теперь нас уволят всем скопом, — голос у подполковника был злым и одновременно испуганным.
— Товарищ подполковник! — раздался голос еще одного подбежавшего. — Приехали кинологи.
— Замечательно. Они, блядь, еще б завтра приехали!
— С Житомира ехали…
— Так не с Сахалина ведь! Здесь четыре детских трупа, а они телятся по хер знает сколько часов. Давай подгоняй их, — компания во главе с подполковником отошла, и я остался в относительном одиночестве. Хотя со всех сторон продолжали разноситься голоса.
Отлично я поспал. Четыре детских трупа, кругом полно милиции, и, дай угадаю, ищут снова меня.
Вдали раздался лай собак. А вот теперь точно жопа. Я представил картину: менты спускают собак, и те, особо не утруждаясь, не только берут мой след, но и находят меня прямо у них под носом. Вокруг оградки, где я сейчас лежу, собирается толпа ментов, но никто из них не спешит отзывать собак — псы (скорее всего, немецкие овчарки) разрывают меня на части, и только когда крови становится больше нормы, звучит зычный приказ подполковника (он уже не испуган, а, напротив, горд собой), чтобы псов отозвали, и настает очередь задержания. Меня бьют палками, кидают окровавленного в машину, затем бьют в отделении, и только когда я стану инвалидом, начнется формальный допрос. От этой картины у меня стала активно выделяться слюна. К тому же лай собак становился все ближе и все агрессивнее.
— Ну что там?! — совсем рядом раздался крик.
— Что-то взяли.
У меня в штанах сжались яички. Похоже, Анилегне я не достанусь.
В этот момент в метре от меня раздался рык и навстречу приближающимся псам выскочила Аделаида. Кругом раздались крики, визг собак, матюки, начался невообразимый хаос.
— Что это за псина?!
— Та застрелите ее кто-нибудь!
— Ебаный в рот!
Бравые милицейские собаки начали скулить, как щенята, и, не выдержав напора Аделаиды, стали убегать прочь. По кладбищу стали носиться и милиционеры. Одна собака умудрилась поднять настоящий бардак.
Я вылез из-под скамейки и посмотрел через прутья на происходящее. Рядом со мною уже никого не было — шум отдалился на метров тридцать в сторону. Приоткрыв калитку, я, низко наклонившись, короткими пробежками между могильных плит стал быстро двигаться к видневшемуся внизу полю и тянувшейся перед ним лесопосадкой. Через пять минут я уже был на окраине кладбища, а сверху еще доносился шум, но уже не такой бешеный. Меня остановили последовавшие друг за другом три коротких выстрела. Суки конченые. Аделаида уже второй раз спасла мне жизнь.