24/7. Поздний капитализм и цели сна

Крэри Джонатан

Сон в своей глубокой бесполезности и неизбежной пассивности, с неисчислимыми потерями рабочего времени, обращения и потребления, которые он несет с собой, всегда будет противоречить требованиям вселенной 24/7. Огромная часть нашей жизни, которую мы проводим во сне, свободная от трясины симулированных потребностей, – одно из величайших оскорблений, наносимых человеком ненасытности современного капитализма. Сон – это бескомпромиссное вмешательство в кражу нашего времени капитализмом. Большая часть, казалось бы, фундаментальных

потребностей человеческой жизни – голод, жажда, сексуальное желание, а теперь и потребность в дружбе – уже преобразована в товарную или приносящую доход форму. Сон задает собой идею человеческой потребности и промежутка времени, которые нельзя колонизировать и использовать для массового получения прибыли, и поэтому остается несообразной аномалией и местом кризиса в глобальном настоящем. Несмотря на научные исследования в этой области, сон нарушает и запутывает все стратегии по его использованию или изменению. Невероятная, немыслимая реальность состоит в том, что из него невозможно извлечь ничего, что имело бы какую-то цену.

Учитывая безмерность того, что поставлено на карту с экономической точки зрения, неудивительно, что сегодня повсюду происходит эрозия сна. В течение XX столетия предпринимались постоянные попытки сократить время сна – сегодня средний взрослый в Северной Америке спит примерно шесть с половиной часов в сутки, в сравнении с восемью часами всего поколение назад, и (как ни трудно в это поверить) с десятью часами в начале XX века. В середине XX века популярная присказка о том, что «треть нашей жизни мы спим», казалась аксиоматической несомненностью – несомненностью, продолжающей утрачивать свою силу. Сон – повсеместное, но невидимое напоминание о так и не изжитой до конца досовременности, об аграрной вселенной, которая начала исчезать 400 лет назад. Скандальность сна состоит в укорененности в нашей жизни ритмических колебаний солнечного света и тьмы, активности и отдыха, работы и восстановления сил, выкорчеванных или обезвреженных во всем остальном. Конечно, как и все, что считается естественным, сон имеет богатую историю изучения. Он никогда не воспринимался чем-то монолитным или одинаковым, и на протяжении многих веков и тысячелетий он принимал множество разнообразных форм и паттернов. В 1930-е годы Марсель Мосс включил вопросы сна и бодрствования в свое исследование «Техники тела», в котором показал, что многие аспекты, казалось бы, инстинктивного поведения на самом деле приобретаются тысячами разных способов через подражание или обучение. Тем не менее все же можно предположить, что в огромном разнообразии до-современных аграрных обществ представления о сне имели некоторые ключевые общие черты.

К середине XVII века сон утратил стабильное положение, которое он занимал в ставших устаревшими концепциях Аристотеля и мыслителей эпохи Возрождения. В это время обнаружилась несовместимость

его природы с новейшими представлениями о производительности и рациональности. Декарт, Юм и Локк – лишь некоторые из философов, которые клеймили сон за его ненужность для работы ума или поиска знаний. Он стал обесцениваться перед лицом привилегий, даваемых сознанию и воле, понятиям полезности, объективности и движимого личными интересами действия. Для Локка сон был прискорбным, пусть и неизбежным нарушением предначертанных Богом для людей приоритетов: быть трудолюбивыми и рациональными. Юм в первом же абзаце «Трактата о человеческой природе» перечисляет сон наряду с лихорадкой и безумием в качестве примеров препятствий, стоящих на пути к познанию. К середине XIX века асимметричная взаимосвязь между сном и бодрствованием стала концептуализироваться в иерархических моделях, в рамках которых сон понимался как регресс к низшему и более примитивному образу существования, сопряженному с «подавлением» предположительно высшей и более сложной мозговой деятельности. Шопенгауэр – один из немногих мыслителей, которые обернули эту иерархию против самой себя и предположили, что только во сне мы можем обнаружить «истинное ядро» человеческого существования.

Во многих отношениях неопределенный статус сна следует понимать в связи с конкретной динамикой модерна, которая больше не позволяет организовывать реальность бинарным образом. Гомогенизирующая сила капитализма несовместима с какой-либо внутренней структурной дифференциацией: священное – профанное, карнавальное – будничное, природа – культура, машина – организм и т. д. Тем самым любые сохраняющиеся представления о сне как о чем-то естественном становятся неприемлемыми. Конечно, люди будут продолжать спать, и даже огромным мегаполисам по-прежнему будут знакомы ночные промежутки относительного покоя. Тем не менее сегодня сон – это опыт, отрезанный от представлений о необходимости или природе. Теперь он, вслед за многим другим, концептуализируется как изменчивая, но управляемая функция, определяемая только инструментально и физиологически. Недавние исследования показали, что количество людей, которые один или несколько раз за ночь просыпаются, чтобы проверить свои сообщения или данные, растет в геометрической прогрессии. Одна на первый взгляд несущественная, но распространенная фигура речи – это пришедшее из «машинного мира» обозначение спящего режима. Представление об устройстве, находящемся в состоянии готовности, но почти не потребляющем энергии, способствует превращению привычного сна в простое состояние отложенного или ограниченного доступа и обеспечения работоспособности. Оно приходит на смену логике включения/выключения; таким образом, ничто никогда не бывает принципиально «выключено», не существует состояния настоящего покоя.

Конец ознакомительного фрагмента.