3 минуты 48 секунд
Шрифт:
Виктория, подруга детства
«У детей моего поколения не было умения отстаивать границы и понимания, что это вообще такое. Не было и понимания самоценности, поэтому любое проявление внимания со стороны ощущалось как «меня любят» и «я готов платить сполна за это малейшее проявление любви». Детей и их родителей объединяла общая проблема: неумение высказывать и проявлять свои чувства.
Мне кажется, книга будет полезна не только людям, которые находятся в такой же ситуации, как и Тоня раньше, например, переживали насилие в детстве. Но и всем, кто хочет жить полной жизнью
Инна, подруга детства
ЧАСТЬ 1 – МОЯ ИСТОРИЯ
Платье с воланами
Я бы хотела помнить что-то цельное, основательное, последовательное, живое, теплое и приятное – лично мое, не испачканное чужими прикосновениями. Может быть, это смогло бы перевесить те мгновения, которые врезались в память. Но про два года своей жизни я помню мало: если собрать все, вряд ли накопятся хотя бы сутки.
1990 год. Мне восемь. Моя семья – мама, папа, два старших брата. Папа занимает высокий пост, и его, как и многих других, задел распад Советского Союза. Приватизация, сложные процессы в политике, полное отсутствие наличных денег. Что я могу об этом знать в восемь лет?
Но тогда многие потеряли свои денежные запасы, и моя семья не стала исключением. И уж это никак нельзя пропустить и не заметить, даже если тебе восемь.
Нельзя сказать, что мы голодали. Несмотря на то, что папе в колхозе не могли платить, он приносил домой продукты, мясо, вещи. Однако расплачиваться за воду и газ было нечем.
Несмотря на это, разве мог распад государства со всеми этими сложностями коснуться маленькой девочки, у которой есть мама, папа, двое старших братьев, друзья? Каким образом? Небо такое же, такая же трава, такая же теплая вода в речке, в школу бежишь с тем же ранцем. Но распадалось государство, распадался колхоз, распалось и исчезло мое детство вместе с воспоминаниями.
Мне восемь, и мне нужна мама. Каждой девочке нужна мама: и в восемь, и в восемьдесят. Особенно в восемь. Мама знала это, она хотела оставаться со мной (может, я была нужна ей так же сильно, как и она мне?) – и, когда ей предложили уехать жить и работать в Польшу после падения железного занавеса, она отказалась. Мама не могла оставить меня одну с мужчинами – с папой и братьями. Но обстоятельства иногда сильнее наших желаний. И она зарабатывала как могла.
Быть рядом получалось не всегда.
Денег не хватало. Чтобы заработать, мама ездила в Польшу, закупала какие-то вещи, привозила их в Молдавию. Из Молдавии везли в другие страны то, чего не было там, за границей: арпаджик (луковички), сыры, фасоль. Иногда вместе с ней уезжал и папа, потому что мама не умела водить машину. В восемь лет неважно, куда и зачем уезжает самый главный человек в жизни – в Чехию, Румынию или в Одессу, – если ее нет рядом.
Мне восемь. Родители уезжают, девочку нельзя оставлять одну. Идеальным решением казалось поселить ребенка в доме близких родственников. Они живут в пяти минутах ходьбы от нашего дома, у них тоже дети: дочь и два сына. Моя троюродная сестра и два троюродных брата. Самому старшему – около двадцати. Что могло пойти не так? Что могло пойти не так в доме родных, а не чужих людей? Тем более, когда твой папа – важная фигура в городе. Если ни кровное родство, ни положение в обществе не могут дать маленькой девочке защиту и неприкосновенность… Тогда что может?
Моих
Эти обрывки воспоминаний складываются в дом на холме, виноградники, кукурузные стебли и высокую кровать на втором этаже – мое приданое.
В доме на холме есть пристройка: комната и кухня. В кухне места так мало, что за столом все не помещаются, поэтому приходится есть по очереди. Хозяйка расставляет еду на столе. Чтобы всем хватило места, старший троюродный брат сажает меня на колени. На мне широкое платье, свободное. В таком платье удобно не только бегать, но и прятать грязные прикосновения. Троюродный брат, прикрываясь облаком разноцветных воланов моего платья, приспускает мои трусы, расстегивает ширинку на брюках, достает член…
Мне давно не восемь, и платья с воланами я не ношу. Но до сих пор помню прикосновения теплой чужой плоти. Почему именно это я не забыла?
Иногда хочется думать, что этого вовсе не было. Ни дома на холме, ни стола на тесной кухне, ни этих прикосновений. Иначе почему взрослые – мои близкие родственники – сидят спокойно и продолжают есть, как будто ничего не происходит? Почему мать насильника накрывает на стол, внимательно следит за тем, чтобы всем хватило тарелок, кружек, вилок, но не видит самого главного? Может быть, они о чем-то разговаривают или молчат, погруженные в собственные мысли. Думают о чем-то более важном для них, чем происходящее со мной?
До сих пор не понимаю, как такое могло случиться, а воспоминаний предательски мало! Было ли на моем лице видно отвращение? Страх? Может быть, я пыталась вырваться или застыла на месте? Что было, а чего не было – уже не узнаешь.
Никто ничего не видел, никто ничего не подозревал. Ни мои родители, ни его. Параллельные миры – у каждого свой.
Обрывков воспоминаний много. Одни разлетаются листьями, которые я собирала на виноградниках, принадлежащих семье моего насильника, прилипают ко мне его влажными прикосновениями и оседают в памяти моей беспомощностью. Другие шуршат стеблями кукурузы, которые мы сажали у соседей на огороде. Там он меня тоже находил…
Но есть и воспоминания, пахнущие отчим домом, а еще – пылью и деревом. В 1990 году, как и много лет после, мы жили в двухэтажном доме. На втором этаже – смежные комнаты братьев и отдельная (я же девочка) моя. Есть еще одна, проходная, в которой хранилось мое приданое: высокая двуспальная кровать, шкафы, трюмо. Это была единственная кровать в доме, в других комнатах стояли диваны, под которыми невозможно было спрятаться. Восьмилетние девочки ведь часто играют в прятки?
Только я пряталась от своего насильника, и цена моей удачи была выше, чем должна быть любая детская победа.
Я помню, как приходила в гости вся его семья. Помню голос, который повторяет: «А где Тонечка? А где Тонечка?» Я знала, что они должны прийти. Слышала их голоса. Сидела под кроватью, прислушиваясь к шагам на лестнице, и боясь дышать, чтобы не выдать своего присутствия.
Несколько раз мне везло. Не нашел! Если бы помнила все – возможно, сохранила бы наивную радость от мимолетного спасения. Неважно, что будет потом – завтра или через неделю. Сегодня он меня не нашел!
Но «сегодня» не вечно. Попытки продолжались, и однажды мое укромное место было раскрыто. Он пришел, вытащил меня из-под кровати. Все продолжилось.