33 мгновенья счастья. Записки немцев о приключениях в Питере
Шрифт:
За Выборгом мы подъехали к высокому узкому висячему мосту, охраняемому солдатом. С моста открылся захватывающий вид на окрестности — у нас за спиной город с его башнями, по сторонам широко раскинувшиеся рукава реки и озёра, а впереди безбрежный лес. Мы еще не пришли в себя от восторга, вызванного незабываемым пейзажем, как нас, казалось, от нечего делать, остановила целая орава молодых парней в сапогах, которая расположилась на краю дороги. Они потребовали предъявить наши паспорта, в то время как их права подтверждал только шлагбаум на дороге.
Их главный, или кто бы он там ни был, нагнулся к опущенному стеклу переднего сиденья и жестом, будто бьет комаров, показал, что нужно заглушить мотор. Он приказал полностью опустить стекло.
Чего они потребуют, чтобы пропустить нас? Мы были готовы ко всему. Главный сплюнул спичку в сторону и уронил паспорта на колени водителю.
Уезжая, мы не могли удержаться и попрощались с ним, почувствовав облегчение и благодарность. Дальше лес приблизился вплотную к дороге. Несмотря на острое желание помочиться, мы довольно быстро ехали дальше.
Второе заграждение мы завидели издали. По левую руку тянулось болото, в котором, как палки, торчали высохшие деревья. Здесь уже не было жизни. По правую руку лесная почва была полностью вытоптана. Машина затормозила. Патрульные приблизились к нам с равнодушными лицами, окружили нашу машину и без всяких разговоров открыли ворота. Краешком глаза мы увидели справа аккуратно проборонованную песчаную полосу, которая просекой шла через лес.
Мы поехали дальше, стараясь, правда, не превышать максимальную скорость, и вскоре достигли третьего поста. Этот открылся сам, пропустив нас без остановки. Затем мы присоединились к очереди ожидающих машин с веселыми туристами. Небо постепенно прояснилось. Мы быстро справились с формальностями, пешком прошли через таможню и подогнали машину. Никаких осложнений не было. Прежде чем продолжить путь, мы зашли в туалет.
Мы лихо проехали мимо поднятого шлагбаума и обрадовались, увидав, что асфальт выравнивается, превращаясь в шоссе со средней и боковыми полосами. По сторонам появились дорожные знаки и парковки, встречные автомобили были чистыми, луга зелеными, дома ухоженными. Итак, мы прорвались!
Не прошло и двадцати минут, как мы уже сидели на террасе чудного ресторанчика и заказывали бифштексы, картофель по-герцогски с шампиньонами, на закуску греческий пастушеский салат, великолепное «кьянти классике», вслед за этим кофе и печеные бананы с ванильным мороженым. Только сейчас мы поняли, какого напряжения нам стоила эта поездка.
За сигаретой, наслаждаясь чувством сытости, мы рассуждали о том, что в конце концов мы успешно выполнили свою миссию.
Правда, мы не могли не отметить, что не все прошло гладко. Например, Бориса высадили из машины. Мой визави теперь даже нашел в себе силы рассказать, что он видел из заднего окна, как Бориса прикладами гнали в сторону болота, как он спотыкался. Мы сошлись на том, что это не предвещает ему ничего хорошего в будущем, ведь он давно страдает сердечной недостаточностью.
«НЕТ, НУ НЕТ [6] у меня лишнего билетика! — повторял я. — Позвольте, пожалуйста, — да нет, поверьте же!» Так я шаг за шагом протискивался сквозь людскую толпу, которая толклась на улице перед входом во дворец до самого парапета Фонтанки. Как только один из одетых в черное швейцаров заметил мое поднятое над головой приглашение, он сразу же с протянутыми вперед руками бросился мне навстречу, разрезая толпу, как пловец воду. Белые перчатки схватили меня за плечо и втащили под арку ворот. Тут он меня, правда, отпустил, одернул на мне куртку, приподнял свой цилиндр и потребовал приглашение, словно я только что перед ним появился. Затем он
6
В этом рассказе очевидно влияние «Приключения в Новогоднюю ночь» Э. Т. А. Гофмана из его «Фантазий в манере Калло». Мотив уничтожения картин лишь постольку представляет собой загадку, поскольку существует некоторая аналогия событиям в одной Берлинской галерее. Об этом сообщил И. Кабаков.
Пока довольно небрежно проверяли, нет ли со мной оружия, зазвучали фанфары, которые и сопровождали мое одинокое шествие по мраморной лестнице. Девочки и мальчики, шпалерами выстроенные по краям, на каждой второй ступеньке книксеном или поклоном приглашали меня войти и кивали мне, будто мы сейчас же начнем менуэт. На первой же площадке, где лестница двумя пролетами поворачивала назад, выступила вперед пара детей и эскортировала меня с правой стороны, пока я поднимался. Еще не отзвучали последние звуки фанфар, а я уже склонился над рукой дамы в темно-синем атласном платье, осторожно поцеловал ее и поднялся на последнюю ступеньку.
«Добро пожаловать!» Рядом с дамой пожилой господин во фраке, на жилете которого переливалась красная лента, разглядывал меня голубыми глазами. Он протянул мне руку. Я схватил ее. Он знал мое имя и представил меня своей супруге как немецкого искусствоведа, получившего стипендию и приехавшего в город на три месяца. С искренним одобрением он упомянул даже название моей диссертации: «Цвет как стиль — влияние французских импрессионистов на Репина».
Но не успел я даже спросить его о чем-либо, как снова зазвучали приветственные фанфары. Грансеньор пожелал мне приятного вечера, интересных знакомств и разговоров. Если у него как maitre de plaisir будет время, сказал он, пока я принимал бокал из рук пышной итальянки, он с удовольствием со мной побеседует, лучше всего по-немецки — он следит за моими публикациями и чрезвычайно интересуется обстановкой в моем отечестве.
«Ваше здоровье!» — Предложив мне выпить, оба отвернулись от меня. Я выпил и протянул бокал итальянке. Где-то я ее видел, она схватила меня за руку и отвела в фойе, потом исчезла, мы не обменялись ни словом.
В поисках знакомых я повернул налево и прошел через анфиладу из трех залов, которые благодаря зеркалам, окруженным мраморными пилястрами, превращались в настоящий лабиринт. Лепнина потолка наилучшим образом помогала ориентироваться в нем. Высокие окна были зашторены, чтобы усилить эффект освещения.
Рядом с роскошными залами в небольших соединяющих их помещениях находились ниши, которые в музеях и дворцах пионеров используются как кафе, в них набивается много народу — съесть бутерброд, сосиску за столом с пластиковым покрытием или поболтать за чашечкой чая. В этих позднейших импровизированных дворцовых анклавах лучше всех чувствовали себя те, кому невесть как удалось миновать грансеньора и его супругу, во всяком случае я не в состоянии был себе этого объяснить. Грубо сколоченные, коротко стриженные парни сидели, сдвинув головы. Когда они говорили, обнажались неописуемые дыры в их зубах. Эта мелкая сошка была в светлых костюмах, которые так натягивались на плечах, что руки свисали, будто чужие. Зато отлично сидели куртки на их вожаках. Краем глаза стриженые отслеживали обстановку и замолкали, когда мимо них проходила одна из тех пар, которая, по всей видимости, принадлежала непосредственно к кругу грансеньора. Эти аристократы — я их так называю просто потому, что нет более подходящего слова, — фланировали мимо зеркал или стояли группами, а дамы, которые предпочитали тяжелые украшения, устраивались в изящные креслах. Движения их были сдержанными и осторожными, словно они привыкли прикасаться только к хрусталю или фарфору. Мужчины же наклоняли голову таким образом, что мне стало понятно происхождение выражения «благосклонно внимать».