33 рассказа о китайском полицейском поручике Сорокине
Шрифт:
Сорокин поблагодарил.
– Ну вот, – промолвила у него за спиной Элеонора, – теперь вы будете ночевать в деревне, в доме. И если вернётесь на эти сани, я буду вас бояться.
Сорокин услышал её слова и, не зная, что ответить, сидел и молчал.
«А ведь она правду говорит, – подумал он, – если я присоединюсь к воткинскому отряду, то я с ним и останусь и на эти сани уже не вернусь…» Он повернулся.
– У вас ещё болит нога? – спросила его Элеонора.
– Болит! – смущённо ответил Михаил Капитонович и сразу всё понял. – Я сам боюсь
– А как же вы будете командовать вашими солдатами?
– А так и буду, буду защищать обоз в арьергарде, с тылу! – Ему не хотелось показывать своего смущения, и он заорал: – Огурцов!
– Ваш замечательный Огурцов раздаёт патроны, – тихо и мягко произнесла Элеонора.
Сорокин всмотрелся в сумерки, разглядел вереницу солдат, очередью шедших за санями, на которых сидел фельдфебель, и увидел, как солдаты один за другим отходят от саней и что-то рассовывают по карманам шинелей.
– А вы, вам не нужны патроны? – спросила Элеонора. – Вам не понадобится?
«И правда?» – подумал Сорокин и ощупал кобуру на боку, она была пустая.
– Мне придётся раздобыть оружие там, – в растерянности ответил он и куда-то махнул рукой. – У меня чехи отняли оружие.
– Это не страшно, – ответила Элеонора и полезла рукой под шубу. – Вот, возьмите!
На фоне чёрной шубы, в которую была одета Элеонора, он ничего не разглядел, только почувствовал, что она ищет его руку, он потянулся, и она вложила ему в пальцы что-то тяжёлое.
– Я не хотела, чтобы меня застали врасплох эти партизаны, это же не настоящая армия, а бандиты, и командиры у них бандиты, вряд ли они имеют понятие о чести и о том, как надо обращаться с женщинами, и ещё возьмите вот это, сейчас вам это будет кстати…
Сорокин переложил поданный ею револьвер в другую руку, и она вложила ему в раскрытую ладонь ещё один тяжелый предмет. Стемнело, и уже ничего не было видно, Михаил Капитонович почувствовал, что предмет имеет округлую форму и тёплый.
– Это виски, настоящее виски. Я вожу с собой эту флягу на случай, если понадобится обработать кому-нибудь рану. Но вы можете немного выпить, и я с вами, только чтобы наши соседи не видели…
Сорокин был так удивлён, что сидел и ничего не мог сказать.
– Я слишком долго путешествую вот так, без комфорта, и должна быть ко всему готова. А ещё я хочу попасть к себе на родину и описать всё, что я тут видела. Это моя задача, и я хочу, чтобы вы мне в этом помогли, дорогой мой поручик Мишя.
После этого они долго ехали и молчали, уже совсем стемнело, и вдруг Элеонора спросила:
– Если ваша мама потомок татар… вы похожи не на неё?
– Вы имеете в виду, что я блондин?
– Да!
– Я похож на папу, хотя мама не такая брюнетка, как вы, у нас в неё мой младший брат… – А где они сейчас?
– Не знаю, меня отправили из Омска на несколько дней раньше, они тоже уже собирались, но смогли ли уехать?
– То есть вы о них ничего не знаете?
– Ничего.
– Надо надеяться.
Через час обоз встал. Возница соскочил, взял лошадь под уздцы и отвёл сани ближе к обочине.
– Им, – пробурчал он, – всё одно, што ночь, што день, а скочуть туды-сюды… так от греха! И вона – полянка, тама костерок и разложим, а?
Сорокин вглядывался в обочину дороги и край тайги, но не увидел никакой полянки, только под сплошной стеной зарослей границей белел тракт. Он хотел было позвать фельдфебеля, но тот уже стоял рядом.
– Што, уважаемый! – Огурцов обратился к вознице. – Есть котелок, али ищо кака посудина, подставляй, это тебе крупа для барышни да консерва, разумеешь?
– А давай! – услышал Сорокин голос возницы.
«Как они в такой кромешной тьме что-то видят?» – подумал он и моментально ослеп от вспыхнувшего света зажигалки в руках у Элеоноры. Он прикрылся ладонью.
– Не привыкли, – тихо сказала она.
– А вы, ваше благородие, к нашему котлу, у нас тама довольствия… – И Сорокин почувствовал, что Огурцов дотронулся до рукава его шинели.
– Не надо, я сам, вроде нога уже получше. – Он чувствовал себя неудобно, во-первых, не такой уж он инвалид, чтобы опираться на руку фельдфебеля, а во-вторых, ему очень не хотелось уходить от Элеоноры. Он протянул ей флягу:
– Пока возьмите, пусть будет у вас, а то неудобно, если солдаты почувствуют запах.
– Хорошо, Мишя, вы ведь вернётесь?
Сорокин встал сначала на одну ногу, потом на другую, подвёрнутая нога ещё болела, но терпимо, и он мог идти.
– Обязательно, леди Энн.
Ждать ужина не было времени, и Сорокин вместе с Огурцовым направился в штаб. Они шли по ходу обоза и через час дошли до села, до предела забитого людьми и санями. В селе было светло от горевших костров, вокруг которых вперемежку сидели офицеры, солдаты, женщины, дети и гражданские мужчины. В избах в каждом окне горел свет керосиновых ламп или отсвечивал огонь от горящих печек. Сорокин спросил про штаб, и ему махнули рукой вдоль бесконечной улицы. Они шли, огибая бивуаки, и Огурцов всю дорогу охал и ахал по поводу того, что завтра здоровыми здесь проснутся не все. На одном из домов, который выходил окнами на улицу, без забора, похожем на сельскую школу, они увидели белый флаг с красным крестом. На узком крыльце, навалившись бедром на перила, стоял мужчина в белом халате, поверх которого была накинута бекеша, и курил.
– Што, господин дохтар, много нынче раненых, али тольки хворые? – крикнул ему Огурцов и Сорокин увидел, что Огурцов забирает вправо, пытаясь пройти по дуге, как можно дальше от крыльца, насколько позволяла ширина улицы.
– А ты зайди, солдатик, и сам всё узнаешь. – Голос курившего был на удивление высокий. – А лучше не заходи, дольше проживёшь.
Огурцов хихикнул и шмыгнул носом.
– И на том благодарны, мы уж лучче на свежем воздухе попрохлаждаимся!
– Давай, давай, прохлаждайся! – услышал Сорокин.