33 рассказа о китайском полицейском поручике Сорокине
Шрифт:
– Вас хотят казнить, Михаил Капитонович, а вы гуляете по городу, пьёте кофей в «Модернах», покупаете у жидов водку в пост… Погубить себя хотите? Вас на войне пуля не нашла, так вы петлю ищете?..
«Шёлковый шнурок…» – невольно мелькнуло у Сорокина, и он прервал Мироныча:
– А попарить-то, Мироныч!..
Сергей Миронович Волк глядел на Михаила Капитоновича Сорокина. Перед ним сидел здоровый – прикидывающийся сумасшедшим – или сумасшедший, очень похожий на здорового.
– Вас разыскивают, господин Сорокин, на вас столько бумаги извели
Только тут Сорокин услышал, что Мироныч величает его на «вы»!
«Что это он?» – подумал Михаил Капитонович. – Уже сорок минут облава волной идёт по всему городу… – А может, попаришь, Мироныч!..
Мироныч потерял дар речи, Сорокин видел это, он решил не мешать Миронычу прийти в себя, тот через несколько секунд пришёл в себя, выдохнул, будто сдулся, и начал раздеваться.
В парной Мироныч всё делал молча. Это снова удивило Сорокина, он видел, с каким видом Мироныч ворвался в баню, будто команда пожарных, которая лезет в окна горящего дома, чтобы спасти последнего его обитателя. Сорокин думал, что Мироныч, как в прошлый раз, воспользуется тем, что их здесь никто не может подслушать, и расскажет, чего он так разволновался. Однако Мироныч махал и шлёпал веником, потом стал мылить Сорокина и омывать его: то тёплой, то горячей, то ледяной водой, а потом снова тёплой.
«Омывает тело, как в гроб класть!» – думал Сорокин спокойно, потому что понял, что дела обстоят действительно серьёзно, а у него в голове нет ни одной мысли по этому поводу.
– Вас тут ждут уже месяц! – вдруг сказал Мироныч и полил Сорокина нежно-тёплой водой.
– Меня?
– Нет, я имею в виду, что вас, в смысле тех, кто возвращается из Русской группы.
– Ну, это понятно!
– Ничего вам не понятно! Вы все – большая угроза!
– Какая?
– Непонятно?
Сорокин помотал головой.
– Што же тут непонятного? Народ избаловался войной, в кармане деньги, а кто и без денег! Одни пьют и хулиганят! А другие пьют и грабят, это у которых нет денег, которые уже пропили всё. Все, кто в форме, тайно объявлены вне закона!
– Тогда понятно! – попытался отговориться Сорокин, но Мироныч ему не дал:
– Ничего вам не понятно!
– А что же?
– А то, что как-то от вашего брата надо избавляться! Вы же вчера соскочили с поезда?
– Сегодня!
– Я имею в виду, что в ночь со вчера на сегодня, так?
– Так!
– Чугунка обложена полицией! Наблюдать и никого не выпускать из виду, кто в форме – по ней же всё видать, – кто из гостиной или ресторана, а кто из окопа или похода!
– Так про меня все всё знают? – пытался пошутить Сорокин.
– Лично про вас – нет! – Мироныч говорил зло. – Однако знают, что несколько офицеров и нижних чинов сошли в Харбине, спрыгнули на подходе к городу! А про вас, так вы сами объявились!
– Объясни, Мироныч!
– После! – сказал Мироныч и бросил на спину лежавшего на лавке Сорокина сухую простыню. – Я вот думаю, где тебя спрятать! Домой нельзя! Если за решётку попадёшь, это уже будут совсем другие обстоятельства, оттуда тебя будет сложно вытащить, потому – нельзя тебе в подвал! Не забыл ещё? – Он насухо вытерся. – Сиди в раздевальной… Подойдёт банщик и скажет, што делать! Уразумел, вашбро?
Сорокин удивлённо поднял глаза на Мироныча.
– Так-то! Михал Капитоныч!
Сорокин обтёрся, вышел в раздевальную, и к нему тут же подплыл банщик.
– Сергей Миронович приказали одеться в это… – Он положил на лавку простое солдатское бельё, повесил на плечиках плисовые штаны и косоворотку и подал картуз, поставил рядом с лавкой смазные сапоги: всё новое или тщательно приведённое в порядок. – Кожух дам на выходе, а то взопреете. Я подожду.
Сорокин оделся и пошёл за банщиком. Тот водил его по коридорам и лестницам, а в конце вывел в кочегарку и перед выходом на улицу снял с крючка у двери большого размера кожух.
– Завернитесь плотно и садитесь к извозчику, он знает куда!..
Сорокин сказал: «Спасибо!» – сунул в карман руку, но одежда была не его, и он беспомощно поглядел на банщика.
– Премного благодарны! Сергей Миронович велели с вас денег не брать, а вещички ваши у извозчика! Прощавайте и об нас не забывайте!
Сорокин вышел на хозяйственный двор – справа от него была куча угля и тамбур кочегарки, слева дощатый сарай, из которого раздавалось куриное кудахтанье, впереди у закрытых ворот на козлах сидел Кузьма. Сорокин узнал его. Кузьма приподнялся и снял шапку.
– Извиняйте, вашбро, служба! Садитеся, мигом домчу, куда Сергей Миронович приказали!
Сорокин уселся, рессоры под ним поскрипели, чего он не услышал ночью, коляска покачалась, Кузьма спрыгнул и открыл ворота.
– Укройтеся воротником, штоб не опознали ненароком, да и штоб не помёрзли! Мироныч парил? – с улыбкой спросил он обернувшись.
Сорокин кивнул.
– Милое дело, Мироныч, он – мастер! С ветерком прокачу!
«А ведь промашку дал Мироныч! – подумал Сорокин. – Для такой коляски слишком просто он меня одел, но, наверное, не было времени выбирать…»
Кузьма махал кнутом и мчал по Пекарной, не сбавляя ходу, пересёк Китайскую, пролетел мимо Южного рынка и выскочил на Путевую, шедшую вдоль линии отчуждения и путей КВЖД. На Мостовой повернул налево и втянулся в Фуцзядянь. За десять минут домчал до 16-й, соскочил около драконьих китайских ворот в длинном кирпичном заборе и пошёл открывать тяжёлые, железом окованные створки.
– Вот здеся вы и передохните! И вот ваши вещички. – Он подал саквояж. – Так Сергей Мироныч распорядилися. И просили покуда никуда не выходить, тама, сказывал, всё есть! Это новая «кукушка»! Он её уже надыбал, тока бумаги ищё не оформил! Прощавайте до скорого!