36 рассказов
Шрифт:
Она появилась у Арлингтонского выхода «Ритца» в двубортном костюме цвета морской волны от Ива Сен-Лорана, а на голове у нее была широкополая белая шляпа с красной лентой. Консуэла не стала вызывать шофера, а села в такси, назвав водителю адрес небольшого уютного отеля в Найтсбридже. Пятнадцать минут спустя она вошла в гостиницу с опущенной головой, назвала имя дожидавшегося ее человека и была сопровождена на четвертый этаж. Пригласивший ее на обед приятель встал, когда она появилась, подошел к ней, поцеловал в обе щеки и поздравил с днем рождения.
После интимного обеда и еще более интимного часа, проведенного в соседней комнате,
Пока машина ехала по Бромптон-роуд, приятель Консуэлы позвонил по телефону и справился о последних ценах на зеленый кофе в Нью-Йорке (только ее мастерство в постели помешало ему позвонить раньше). Он был рад услышать, что цены поднялись еще на два цента, но его радость не могла сравниться с радостью Консуэлы. Одиннадцать минут спустя автомобиль доставил их к магазину «Граф».
Когда они рука об руку вошли в магазин, мистер Граф и бровью не повел.
— Добрый день, мистер Карвалью, — сказал он. — Надеюсь, ваши плантации дают хороший урожай кофе в этом году.
Карвалью улыбнулся и ответил:
— Не жалуюсь.
— И чем я могу помочь вам? — спросил хозяин магазина.
— Мы хотим взглянуть на бриллиантовое ожерелье из третьей витрины, — сказала Консуэла, не запнувшись ни на секунду.
— Конечно, мадам, — сказал Граф таким тоном, будто обращался к незнакомому человеку.
Опять на столе была расстелена черная бархатная ткань, и помощник опять положил ожерелье в центр черного бархата.
На этот раз мистеру Графу было позволено рассказать о драгоценности, прежде чем Карвалью поинтересовался ценой.
— Один миллион фунтов, — сказал Граф.
— Я готов выложить за него полмиллиона, — сказал Карвалью после минутного раздумья.
— Это необычное украшение, — ответил хозяин магазина. — Мне кажется…
— Возможно, но полмиллиона — мое последнее предложение, — заявил Карвалью.
— Мне жаль это говорить, сэр, — начал Граф, — но в данном случае торг неуместен.
— Торг всегда уместен, когда кто-то хочет что-то продать, — настаивал торговец кофе.
— Боюсь, сэр, что сейчас это не так. Видите ли…
Карвалью вынул из кармана чековую книжку, снял колпачок с авторучки и написал «пятьсот тысяч фунтов».
Потом владелец кофейных плантаций вырвал чек из книжки и положил его на стол.
Консуэла спокойно наблюдала за этой сценой.
— Я даю вам двадцать четыре часа на принятие решения, — сказал он. — Я возвращаюсь в Чикаго завтра после обеда, и если чек не будет предъявлен к оплате…
Граф слегка склонил голову и оставил чек на столе. Он проводил их к выходу, с поклоном открыв им дверь на улицу.
— Ты был прекрасен, мой дорогой, — сказала Консуэла, когда водитель распахнул заднюю дверь перед боссом.
— На биржу, — сказал Карвалью. И, обернувшись к любовнице, добавил: — Твое ожерелье будет у тебя до конца дня, дорогая, я уверен в этом.
Консуэла улыбнулась и помахала рукой вслед автомобилю, исчезавшему в направлении Пикадилли. На этот раз она могла согласиться со словами своего любовника. Как только автомобиль скрылся за углом, она снова вошла в магазин «Граф».
Хозяин улыбнулся и протянул ей красиво упакованный
— С днем рождения, миссис Розенхайм.
Нарушенный распорядок
Септимий Горацио Корнуоллис не оправдывал своего имени. С таким именем ему следовало бы быть членом кабинета министров, адмиралом или по крайней мере приходским священником в деревне. А на самом деле Септимий Горацио Корнуоллис работал обычным клерком в страховой компании «Пруденшл», расположившейся в доме № 72 по Холборн-Барс, Лондон.
Этими именами Септимий был обязан своему отцу, который что-то слышал о Нельсоне, своей суеверной матери и своему прапрапрапрадедушке, который, по слухам, был двоюродным братом блестящего генерал-губернатора Индии. По окончании школы Септимий, худосочный юноша, поступил в страховую компанию «Пруденшл», где начальник сказал ему, что это место — идеальная площадка для молодого человека с его способностями. Спустя некоторое время, вспоминая эти слова, Септимий начал беспокоиться, поскольку даже ему стало ясно, что никаких способностей у него нет. Несмотря на этот недостаток, Септимий год за годом поднимался по служебной лестнице (впрочем, он не столько поднимался, сколько отдыхал после каждого пройденного пролета) и в итоге дождался грандиозного назначения помощником заместителя управляющего департаментом претензий.
Септимий проводил свой день в стеклянном боксе на шестом этаже, где рассматривал претензии по страховым случаям и рекомендовал к выплате суммы, не превышающие одного миллиона фунтов. Он полагал, что если держаться «от греха подальше» (одно из любимых выражений Септимия), то еще через двадцать лет он будет назначен управляющим департаментом, а стены его кабинета станут непрозрачными. И на полу у него будет лежать настоящий ковер, а не эта зеленая тряпка.
Септимий жил в Севеноуксе с женой Нормой и двумя детьми, Уинстоном и Элизабет, которые ходили в местную общеобразовательную школу. Он регулярно говорил своим коллегам, что отправил бы их в классическую, но лейбористское правительство сделало это невозможным.
Ежедневная жизнь Септимия состояла из набора неизменных действий, как в примитивной компьютерной программе, но сам он считал себя великим последователем традиций и дисциплины. Пусть он ничтожество, но по крайней мере ничтожество с привычками, любил повторять он. Если бы по какой-то необъяснимой причине КГБ захотело ликвидировать Септимия, ему пришлось бы понаблюдать за ним только семь дней, чтобы предугадать любое его движение на протяжении года.
Каждое утро Септимий просыпался в 7:15 и надевал один из двух своих темных костюмов. Он выходил из своего дома № 45 по Палмерстон-драйв в 7:55, съев предварительно свой обычный завтрак из одного яйца всмятку, двух тостов и двух чашек чая. Прибыв на платформу № 1 вокзала Севеноукса, он покупал экземпляр «Дейли экспресс» и в 8:27 садился в пригородный поезд до Кэннон-стрит. Во время поездки Септимий читал газету, выкуривал две сигареты и прибывал в пункт назначения в 9:07. Оттуда он шел в свой офис и ровно в 9:30 уже сидел за столом в своем стеклянном боксе, готовый во всеоружии принять первую претензию. В одиннадцать он делал перерыв на кофе, позволяя себе роскошь в виде двух сигарет, во время курения которых он угощал своих друзей рассказами о выдуманных достижениях своих детей. В 11:15 он возвращался на рабочее место.