365 лучших сказок мира
Шрифт:
Наливается на небе месяц. Полным сверкает. Пошел на ущерб. Вот уж и последний тоненький ободок растаял на небе. Настали темные ночи. Не видно ни зги.
Темные ночи напролет шагает Гуссейн. Днем в самую жару только спит. Часочек-другой. Спрашивает у встречных:
– Близко ль до Тридесятого царства?
Только глаза таращат:
– Эк сказал! За тридевять земель.
Встретил муллу:
– А близко ль до новой луны?
– Трое суток осталось.
Припустился Гуссейн. А навстречу горы. На пути ему
Влез на скалу Гуссейн, вскарабкался, падает от усталости. Жар сморил. Хотел прилечь.
Смотрит, – а над самым обрывом гнездо. В гнезде птицы, голые, неоперившиеся, пищат. И ползет к гнезду змея. Блестит на солнце как кинжал.
Извивается от наслаждения: сейчас птенцами полакомится. Как два острые шила – глаза. Схватил Гуссейн камень, разбил змее голову. Лег и тут же заснул.
Прилетела во время его сна орлица-стервятница, – увидела человека около гнезда, испугалась за своих птенцов, заклекотала, взмахнула было крыльями, чтобы взвиться в синее небо, камнем оттуда пасть на врага, заклевать, растерзать человека.
Но птенцы малые ее остановили:
– Это добрый зверь, мама. Не трогай его. Он нас от змеи спас. Уж мы тебя видеть не чаяли. Подползла к нам змея. Глядела на нас колдовскими глазами. Жалом играла. Да этот зверь неведомый пришел и гада убил. Нас от неминучей смерти спас.
Видит орлица – лежит около гнезда змея с разбитой головой.
Съела ее и стала ждать, пока проснется человек. Проснулся Гуссейн. С испугом на солнце взглянул:
– Эк я! Солнце уж низко! И бросился было во весь дух.
Но орлица его остановила.
– Спасибо тебе, добрый человек, за то, что спас моих птенцов. Куда ты идешь? И зачем? Не могу ли я тебе чем помочь, отплатить за добро? – сказала орлица человеческим голосом.
– Иду я в Тридесятое царство. Жениться на тамошней царевне! отвечал Гуссейн. – Там мое счастье. Да вряд ли до срока дойду.
– А далеко ль до срока, человек?
– До срока – три дня.
Орлица сказала:
– Для тебя невозможно. Для меня – можно. Ты спас мне мое счастье, – я помогу тебе достать твое. Долг платежом красен. Садись на меня, и в три дня будем в Тридесятом царстве. Спустимся прямо перед теремом царевны. Только вот что. Дорога и для орлицы дальняя. Нужно сырое мясо. Как стану приставать, спрошу, – ты и дай мне кусок сырого мяса. Подкреплю силы, – и дальше полетим. А без того, без сил, на землю спустимся. Достань сырого мяса.
Гуссейн спустился в долину, подкараулил, убил трех лисиц, связал их за хвосты, принес.
– Довольно?
– Побыстрей полечу, – так хватит. Садись.
Сел Гуссейн на орлицу, как на коня, верхом. Взмахнула крыльями орлица. И только засвистело в ушах у Гуссейна. Мелькнули, полетели, как в пропасть, вершины деревьев. Горы, скалы, долины – все летит вниз. Становятся меньше и меньше.
Леса кажутся густою
Тяжелей и тяжелей стали взмахи крыльев орлицы.
– Мяса! – сказала она.
Отрезал ей Гуссейн кусок лисьего мяса, наклонился, сунул в клюв.
И снова могуче взмахнула крыльями орлица, – и снова понеслись они. Плывут по небу.
Их людям не видать, – им люди не видны. День, ночь несутся Гуссейн и орлица. Все чаще и чаще просит орлица:
– Мяса.
Леса внизу – то трава густая, то вырастут в кустарник.
– Мяса. Дай скорей мяса!
И снова лес полетит вниз. Снова взовьются они выше. Еще день, еще ночь пролетели. Последнюю ночь. Солнце взошло.
– Вон, видишь, – далеко-далеко, – и Тридесятое царство. Видишь, точка золотая сверкает, – словно кто червонец уронил. Это – золотые крыши столицы Тридесятого царства. Там и терем царский. И царевна в нем. И твое счастье в ее сердце. До восхода луны долетим. Сегодня она родится! – говорит птица. Сердце замерло у Гуссейна.
– Счастье!
А птица говорит усталым голосом:
– Мяса.
– На. Последний кусок…
Полетели. Далеко еще.
– Мяса! – Нет больше!
– Мяса! Мяса! – кричит птица. – Мяса! Упадем!
– Да нету же! Нету! Собери силы. Только долететь! Ягнятами накормлю!
Все реже, грузнее поднимаются крылья орлицы. Бессильней.
– Мяса! Мяса! – стонет птица. Ближе и ближе земля. И домики маленькие видны. И люди – как муравьи. И шум с земли стал слышен. Лес из кустарника вырос в лес. Цветы уж видны на лугу!
Вот-вот орлица заденет крылом за верхушку дерева.
– Мяса! Гибнем! – вопит птица.
– Да нету мяса! Нету! – стонет Гуссейн.
– Давай хоть своего!
Достал Гуссейн нож.
– Для счастья-то? Не все ли равно?
И отрезал кусок от ноги. Боли даже не почувствовал.
– Для счастья?!
И отдал птице. И снова взмахнула крыльями орлица, – и снова поднялись они ввысь.
Далеко ли Тридесятое царство? Глянул Гуссейн. Далеко еще. Теперь уж не золотой, – а словно кучку золотых насыпал кто-то.
Но далеко еще.
А выбившаяся из сил птица требует:
– Мяса!
И снова ближе лес.
В отчаянии Гуссейн отрезал еще кусок от ноги.
– На!
Снова летят.
Кровью обливается Гуссейн. Зубы стиснул от боли адской. Огнем горят на солнце раны.
Золотом горит на солнце столица Тридесятого царства. Уж из маленькой кучки золотых выросла целая груда. И нож, весь красный от крови, в окровавленной руке. Поминутно кричит не своим голосом выбившаяся из сил орлица:
– Мяса! Мяса!
И режет и терзает себя Гуссейн.
– Счастье! Счастье все ближе.
Вот уж долины наполнились мглою, и только на вершинах гор горит солнце.