42.Зачистка

Гравицкий Алексей

–  Снейк, скотина, - улыбнулся Мунлайт.
– Как же я рад тебя видеть.

На бледном бородатом, как у Санта Клауса лице промелькнуло радостное узнавание.

–  Сколько раз я просил тебя не называть меня Снейком.

–  И как вас величать прикажете, батюшко «неСнейк»?

–  Зови Змеем. Или русский язык забыл? Хаосит несчастный.

–  Само такое, - беззлобно отмахнулся Мун и подошел ближе.

Снейк выглядел больным, уставшим и замученным. Бородища торчала клочьями. Выставленная вперед правая нога была перевязана

выше колена. Бинт казался единственной чистой тряпкой на его теле. И тот темнел проступающим кровавым пятном. Не слишком большим.

Мунлайт уселся на бревно рядом.

–  Это все?
– кивнул на повязку.

–  А тебе мало?
– удивленно вылупился бородатый.
– Хотя понятно дело, нога-то не твоя.

–  Дурак ты, Снейк. Видать Угрюмый в самом деле сильно нервничал, когда на спуск давил. А то лежать бы тебе здесь совсем без ног. Чего там?

–  Бедро навылет, - сердито пробурчал бородатый.
– Кость не задело, жилы вроде тоже целы.

Мунлайт покосился на раненого со странным выражением. Больше везения перепало только ему, вылезшему без ощутимого вреда для здоровья из аномалии.

–  Ты в рубашке родился. А бинтовал кто?

–  Кто-кто? Ты тут много народа видишь? Сам и бинтовал. Жгутом перетянул, промыл, перебинтовал. Ну и вколол, чего под рукой было. Барахла вы здесь много побросали. Оружие похватали только. А жратвы, медикаментов и прочей ерунды - жопой жуй. Могу магазин открывать.

Мун встал с бревна и поднял с земли автомат. Этот самый «Вал» он держал в руках еще утром, а кажется, будто с тех пор целая жизнь прошла.

–  Патронов нет, - хмуро предупредил Снейк.
– Тут какая-то дрянь в тумане шлендрала, я и разрядил все до железки. Так что один «калахан» на двоих. И пара пистолетов припрятана.

Мун кивнул и отложил в сторону бесполезный «Вал». От автомата, хоть он трижды специальный, без боекомплекта толку ноль. Психологическим оружием здесь никого не напугаешь. Хочешь чего добиться - стреляй. А таскать на себе лишнее железо охоты нет, хотя и выбрасывать редкий ствол глупо.

Костер уже не горел, а тлел понемногу. Дымились жидкими струйками обугленные головешки. Запаса дров, кроме гнилого бревна, возле которого устроился Снейк, не нашлось.

–  Я пойду хвороста наберу, - решил Мун.
– Ты посиди пока.

–  Не волнуйся, не уйду, - фыркнул бородач.

Пока он блуждал в тумане в поисках чего-то, что горит, почти совсем стемнело. Ночевать в Зоне, да еще в этом тумане, от которого сам черт не знает чего ждать, не хотелось смертельно. Вот только вариантов не было. Идти сквозь Зону и туман ночью и вовсе было самоубийством. Тем более с раненым на шее.

Ладно, ночь переживем, а там поглядим. Главное, чтобы у Снейка заражения не пошло. А то ночевка может стоить ноги. А без ноги мужику в Зоне не жизнь. Да и не в Зоне тоже.

Стараясь думать не о прошлом, будущем и прочих категориях, толкающих на ненужные фантазии, Мун принялся реанимировать

костер. Прошлое копать глупо. Будущее прогнозировать наивно. А вот позаботиться о насущном - самое оно. И руки при деле, и ерунда всякая в голову не лезет, и дело опять же полезное.

Снейк все так же сидел у бревна и мучился. Не то от бездействия, не то от боли в простреленном бедре. Как, интересно, он вообще сюда дополз, если его, как он говорит, все бросили? Хотя, с другой стороны, можно и стометровку на сломанных ногах пробежать и на дерево со сломанным позвоночником влезть. Болевой шок штука такая.

Костер тихо потрескивал в темноте. С краю притулились две вскрытые жестяные банки с какой-то консервированной ерундой. На банке было написано «голубцы», но содержимое на голубцы походило мало. Впрочем, консервы - они и в Африке консервы. И похожи они на консервы, а не на то, что на них написано.

Пока Мун возился с костром и консервами, Снейк вкатил себе в ляжку новую дозу какого-то анальгетика и теперь ловил кайф от жизни. Боль видимо немного поутихла, и бородатый принялся приставать с расспросами.

Мунлайт отвечал нехотя. Чего рассказывать, если он и сам половины не знал. Да и то, что знает, не слишком приятно.

–  Значит, Карася больше нет, - задумчиво произнес бородатый.

–  Снейк, я ему горло вот этой рукой перерезал, - продемонстрировал Мун свою левую.
– Думаешь, с этим живут?

–  Не знаю, тебе виднее. Тебе с этим жить.

–  Я не про себя, - огрызнулся Мун.
– Я про Карася. И не хрен мне на совесть давить. Когда меня хотят убить и вопрос стоит о выживании, совесть не котируется.

–  Жаль его, - задумчиво пробормотал Снейк.
– Говнюк конечно тот еще был, но анекдоты травил весело.

–  Анекдоты у него были бородатые и человек он был дрянной, - отрезал Мун.
– И вообще, с какого перепуга ты вдруг начал шестерок Васькиных жалеть?

Услыхав про Ваську Кабана, Снейк встрепенулся.

–  А этот где?

–  Там же, где и его шестерки, - пробурчал Мунлайт.

Ковыряться в воспоминаниях ему не хотелось совершенно. День выдался суетный и стыдный. Ничего светлого в нем не было, гниль одна.

–  Его тоже ты?
– не отставал бородатый.

Мун мотнул головой и принялся выуживать из костра согревшиеся консервы.

–  А Угрюмый с мальчишкой со своим что же?

–  Ушли… Ё-мое!

Мун отдернул руку и принялся зло трясти обожженными пальцами.

–  Когда я видел их последний раз, они живые и здоровые возвращались обратно. Так что, если приключений на задницу не нарыли, то сейчас приняли по двести пятьдесят на рыло и дрыхнут в каморке у Угрюмого.

Он осторожно перехватил банку и протянул Снейку. Вторую взял себе, на «голубцы» посмотрел с тоской. Есть не хотелось, но не сидеть же голодным всю ночь напролет. Осень всеж-таки снаружи не греет, так хоть брюхо набить.