№44, Таинственный незнакомец
Шрифт:
– Ну что ж, - продолжал Навсенаплюй.
– Балтасар Хофман, у тебя есть шанс спасти свою жизнь. Ты счел нужным отрицать самым бессовестным образом, что причастен к колдовству. Ладно, пусть будет так. Но вот что мы хотим знать: если мы оставим тебя в покое, обещаешь ли ты, что такое не повторится?
Астролог тотчас воспрянул духом, будто восстал из мертвых, и закричал, полный радости и благодарности:
– Обещаю, обещаю! Это не повторится!
В настроении присутствующих произошла резкая перемена. Все радовались, зловещая тень
– У заклятия была зловещая цель. Думаю, невидимки набирали и печатали чушь, чтоб израсходовать весь запас бумаги, сорвать контракт и разорить мастера. Хорошо бы кто-нибудь сходил в типографию и посмотрел, что они там натворили. Ну, кто отважится?
Тишина, последовавшая за этим предложением, заполнила бы пространство в четыре акра и ушла на фут в глубину. И она все ширилась и сгущалась, ширилась и сгущалась. Наконец Мозес Хаас спросил в своей подлой манере:
– А сам почему не идешь?
Все невольно улыбнулись: Мозес попал в точку. Навсенаплюй изобразил на лице улыбку, но она получилась какая-то неискренняя.
– Скажу откровенно: не иду, потому что боюсь, - признался Навсенаплюй.
– Кто здесь самый храбрый?
Почти все тотчас указали на Эрнеста Вассермана и засмеялись. Навсенаплюй приказал Эрнесту идти в типографию, но тот возмутился и презрительно сказал:
– Катись ты ко всем чертям, и не подумаю.
Тогда старая Катрина заявила с гордостью:
– Вы позабыли про моего мальчика. Уж он-то, конечно, не струсит. Сходи, посмотри, что там творится, дитя мое.
Печатники думали, что Сорок четвертый откажется, но я был уверен, что он пойдет, и не ошибся; Сорок четвертый тут же вскочил, и когда он поравнялся с Навсенаплюем, тот погладил его по голове и похвалил за смелость. Эрнест Вассерман, переполнившись злобой и завистью, поджал губы и пробурчал:
– Я вовсе не струсил, просто я вам не слуга и не собираюсь выполнять вздорные приказания каждого встречного и поперечного.
На сей раз печатники не засмеялись и не произнесли ни слова, но, вытащив линейки, принялись скрести ими по дереву; шум поднялся, будто завывала целая стая шакалов. Таким способом можно сломить упрямство самого упрямого осла; Эрнест Вассерман сдался и больше не подавал голоса. А Сорок четвертый явился с удивительной вестью:
– Невидимки закончили работу, она выполнена в совершенстве. Контракт спасен.
– Сообщите новость мастеру!
– крикнул Навсенаплюй.
Маргет поднялась и тотчас поспешила гонцом к дяде; он понял из ее рассказа, что спасены и честь его, и кошелек; радостное известие подействовало на него, точно бальзам, - не прошло и часа, а уж он был если не совсем здоров, то близок к выздоровлению.
Ну а печатники - вы и представить себе не можете,
– Нам придется проглотить эту пилюлю, но извольте ее подсластить. Мы проиграли, но забастовка продолжается - ни один из нас не выйдет на работу, пока нам не заплатят за вынужденное бездействие.
Печатники одобрительно захлопали.
– Что значит "за вынужденное бездействие"?
– поинтересовался Навсенаплюй.
– Деньги за время забастовки, потраченное впустую.
– Черт возьми! Вот это наглость! Мастер должен заплатить вам за время, что вы потеряли, пытаясь его разорить! Кстати, а о нем вы подумали? Кто ему оплатит вынужденное бездействие?
Зачинщики забастовки презрительно хмыкнули, а Бинкс сказал, что это к делу не относится.
И мы, сами понимаете, оказались в тупике. Работы было хоть отбавляй, но уроки наборщика висели на крючках в типографии, а печатники туда - ни ногой; и близко, говорят, не подойдем, пока нам не оплатят простой и пока священник не проведет в типографии духовной дезинфекции. И мастер стоял на своем: вымогательству, говорит, потворствовать не намерен.
Вот и вышло, что сражение закончилось вничью. Мастер изрядно потеснил печатников, но и они кое-что за собой удержали. Это был гадкий, унизительный, но - ничего не поделаешь - факт, и печатники злорадствовали вовсю.
В это время у Катценъямера блеснула мысль; возможно, она и другим приходила в голову, но он первый ее изрек.
– Слишком многое здесь принимается на веру, - сказал он с усмешкой, между тем у нас нет заслуживающих уважения свидетельских показаний, не говоря уж о доказательствах. Откуда нам знать, что контракт выполнен и мастер спасен?
Вот это был удар так удар! Всем было ясно, что Катценъямер попал в цель, можно даже без преувеличения добавить - в самую точку! Дело в том, что предубеждение против Сорок четвертого было очень сильное. Навсенаплюя выбили из седла - сразу было видно. Он не знал, что сказать в ответ, - и это было видно. Лица у всех выражали разные чувства: у бунтовщиков - ликование, у их противников - растерянность. У всех, за исключением двух - Катрины и Сорок четвертого. У Сорок четвертого сделалось бесстрастное деревянное лицо, а у Катрины глаза готовы были выпрыгнуть из орбит.
– Я понимаю, на что ты намекаешь, Катценъямер, скверная пивная бочка, хочешь сказать, что мой мальчик - лжец. Почему ж ты не пошел в типографию, чтоб удостовериться? Отвечай - почему сам не пошел?
– Нужды нет, если хочешь знать. Мне это ни к чему. Мне безразлично, выполнен контракт или нет.
– Тогда держи язык за зубами и не суйся в чужое дело! Ты не осмелишься туда пойти, вот что! Да как тебе не совестно, здоровенный подлый трус, обзывать бедного одинокого мальчишку лжецом, если у самого духу не хватает пойти и доказать, что он лжет!