45. Выстрел в сердце
Шрифт:
Этот дом не похож на логово преступника. Это чья-то жизнь. В нём нет показной роскоши, от которой веет безвкусицей. Всё здесь дорого, но сдержанно: прямые линии, дорогая древесина, матовый блеск стекла, высокие окна, из которых льётся тёплый свет. Это не временное убежище. Это дом, в котором живут.
Я моргаю, пытаясь осознать, что меня привезли не в место, где людей убивают, а туда, где они завтракают по утрам, пьют кофе, смотрят телевизор, читают книги в кожаных креслах у камина.
Но именно это пугает сильнее, чем если бы меня втащили в тёмное подполье с липкими от чужой крови стенами.
Вонь страха я бы поняла.
А в этом доме – тепло.
В этом доме опасность пахнет кофе и специями.
И от этого страшнее в тысячу раз.
Гия умирает.
Я слышу его дыхание – хриплое, тяжёлое, болезненное, чувствую, как его вес наваливается на Давида, тянет вниз, но тот не отпускает. Он заталкивает его внутрь, не спрашивая, не предупреждая, и я спотыкаюсь, почти падая, но тут же снова сцепляю пальцы в кулаки.
– Куда?
– На стол.
– В кухню! Налево! – орет Давид.
Большой, массивный, из тёмного дерева, он стоит в центре просторной кухни, рядом с белоснежными шкафами и идеально чистыми стеклянными фасадами. Этот стол видел ужины, завтраки, бокалы красного вина, горячие тарелки супа, чьи-то руки, сжимающие друг друга в вечерней тишине.
Но не кровь.
Не такая боль.
– Клади!
Давид рывком запрокидывает брата на столешницу, сметая на пол полотенце, стеклянную бутылку с водой, пустую чашку. Грохот разносится по кухне, как выстрел, но никто не вздрагивает.
Гия бледный, его губы пересохли, лицо покрыто испариной.
Я хватаю шприц, резким движением вскрываю ампулу, не думаю. Времени нет. Если не ввести антибиотики сейчас, инфекция убьёт его быстрее, чем он успеет открыть глаза.
Игла входит под кожу в вену, я нажимаю на поршень, чувствуя, как Давид смотрит на меня.
Не на брата. Не на его рану.
Только на меня.
Я должна спасти его.
Не потому что хочу.
Потому что если он умрёт, меня тоже не оставят в живых.
Но если он выживет…
Я вдруг понимаю, что это ничего не изменит. Потому что я уже здесь. В этом доме. В этом мире. В этой клетке.
Кровь сочится, пропитывает столешницу, стекая по её гладкой поверхности, и я почти слышу, как она капает вниз, на мраморный пол. Я не чувствую холода, не чувствую боли в пальцах, но знаю – они дрожат. Я разрезаю кожу шире, осторожно, но быстро, чтобы добраться глубже. Всё, что происходит, неправильно, ненормально, против всех медицинских протоколов, но у меня нет выбора. Я должна зашить.
Я тянусь за нитками, но, раскрыв
Кеторол. Спирт. Бинты. Антибиотики. Но где, чёрт возьми, шовный материал?!
Я поворачиваюсь к Давиду, чувствую, как пульс ударяет в виски.
– Где нити?!
Он щурится, как будто я спросила, где в этом доме оперблок с ультрасовременным оборудованием.
– Какие ещё нити? Ты не можешь взять эти?
Он кивает на бинты.
Я закрываю глаза. Вдыхаю. Глубоко. Иначе я начну кричать.
– Бинты?! Ты серьёзно?!
– Ну а что тебе ещё нужно? Я достал всё, что смог.
– Ты думаешь, в аптеке продают всё для внутренних швов? – голос срывается, пальцы сжимаются в кулак. – Мне нужен хирургический шовный материал! Викрил! Кетгут! Нейлон! Чёрт, хоть что-то! Я думала здесь что-то есть!
Он медленно поворачивает голову, глаза вспыхивают раздражением и злостью.
– Почему ты не сказала раньше?!
– А когда я должна была сказать?! В тот момент, когда ты швырял пакет мне в лицо?!
Он делает шаг вперёд, нависает надо мной, сжимает кулаки.
– Ты могла сказать в машине!
Я вскидываю подбородок, усталость и бешенство плещутся во мне, как кипящая смола.
– А ты мог догадаться, что операции не делают только с Трамадолом и бинтами! Или ты привык, что твои люди умирают, как собаки, без нормальной медицинской помощи?!
_______
Давид всматривается в меня, его плечи вздымаются от тяжёлого дыхания. Он не отвечает.
Он просто разворачивается и уходит.
Я опускаю взгляд на рану. Гия всё ещё дышит.
Но времени нет.
Через несколько минут Давид возвращается. В руке чёрная резная шкатулка. Он резко открывает её, переворачивает, высыпая содержимое на стол.
Я смотрю в изумлении.
Иглы. Нити. Старые, новые, скрученные в клубки. Некоторые явно не предназначены для хирургии, но среди них я вижу то, что мне нужно.
Шёлковые нити.
Они не идеальны, но они спасут его.
Я беру иглу, но в этот момент Давид щёлкает зажигалкой и подносит пламя к металлу.
Я замираю.
– Ты серьёзно?!
Он поднимает на меня взгляд, с вызовом.
– Ты хотела стерильности? Вот тебе стерильность.
Я смотрю, как игла накаляется, темнеет, покрывается копотью.
Это не больница. Не операционная. Это другой мир.
И здесь правила другие.
Я не могу с этим спорить.
Я просто беру иглу и начинаю сшивать его обратно.
Игла входит в ткань с хрустом. Я чувствую это кожей. Чувствую, как металл разрывает мясо, как поддаётся надавливанию, как тянет за собой шёлковую нить, соединяя разорванное обратно.