47 ронинов
Шрифт:
Наконец девушка в который раз утерла слезы и грустно подумала – удастся ли ей хоть когда-нибудь очистить душу от невыносимого горя, если выплакивать его приходится лишь украдкой?.. Она бережно разгладила отцовский стих, спрятала его в оби, поднялась и покинула сад. Пересекла двор, прошла в распахнутые ворота. Госпожа Асано несла себя так же величественно и благородно, как до нее это делал Оиси – на глазах у стражников сёгуна… шпионов Киры… на глазах у множества чужаков… сверлящих ее взглядами, изучающих… кругом… повсюду.
Устремив взор вперед, ни на кого не глядя и не обращая внимания на вопросы
Охраняющие ворота стражники потребовали у девушки ответа, куда и зачем она направляется – причем держались при этом так грубо и неуважительно, словно Мика была не дочерью даймё– хозяина замка, а в одиночку путешествующей женщиной, задержанной для досмотра на дороге Токайдо.
Она молча посмотрела на грубиянов испепеляющим взглядом, думая об отце. Этого хватило. Стражники умолкли, убрали копья и, давая госпоже Асано дорогу, поклонились.
Миновав ворота, девушка ускорила шаг, а дойдя до середины моста, остановилась. Внизу плескалась река. Надежная и вечная, она была настоящим благом для всех здесь живущих – от дальних холмов до моря, – неся живительную влагу полям и людям. Она являлась благом и для замка Ако, его недремлющим защитником, который исправно заботится о том, чтобы крепостные рвы всегда были полны воды.
Здесь, вдали от соглядатаев, Мика могла дать волю чувствам, и глаза ее вновь налились слезами. Но в этот раз не слезами потери, нет – слезами предчувствия. Сможет ли красота Ако оставаться такой же вечной, как питающая ее река? Красота ваби-саби… вечная лишь в сравнении с мимолетными человеческими жизнями… вечная, но постоянно меняющаяся – как сезоны, как погода… вечная, но всякий раз другая…
Как будет выглядеть Ако спустя сто лет? А двести?.. Если она, Мика, тогда вновь воплотится, вспомнит ли свою землю? Узнает ли ее по едва уловимым очертаниям – которые к тому времени станут совсем иными?.. А отца? Когда их души, скрывшись за новыми лицами, снова встретятся, почувствуют ли они друг друга – ведь лица эти тоже станут совсем иными?.. Ничто не вечно на земле, кроме перемен, постоянно твердил ей отец. Но если перемены вечны и души людей вечны… разве это не означает, что рано или поздно они с отцом опять взглянут в глаза друг другу – и ощутят сладкую радость узнавания?
Она двинулась дальше, прижимая ладонь к спрятанному у сердца стихотворению.
…для чего ж так долго тянется эта весна?..
Когда девушка добралась до конца моста, внезапно поднялся ветер, взъерошил рябью поверхность реки, окутал берега метелью опавших вишневых лепестков – словно сами боги встревожились из-за творящейся на земле несправедливости…
Сёгун со своим кортежем отбыл незамедлительно – пепел погребального костра господина Асано даже не успел остыть. Прочие гости, к огромному облегчению жителей Ако, уехали вместе с ним.
Адъютант Токугавы сообщил Оиси – и Мике, на которую после формального поклона даже ни разу не взглянул, словно ее тут и не было, – о том, что сёгун еще вернется.
Верховный правитель вновь посетит Ако примерно через месяц, объявил адъютант. И приказал Оиси Кураносукэ, как исполняющему обязанности командира вместо своего даймё, убедиться в том, что в провинции все в порядке, и подготовить к указанной дате необходимые для проверки документы и информацию. Тогда же, уведомил Оиси адъютант, опять даже не взглянув в сторону Мики, будет объявлено решение по поводу Ако, поскольку передавать земли некому из-за отсутствия наследника мужского пола.
Как много слов… Суть же адъютантского заявления сводилась к одному – эта ветвь рода Асано усохла, и ее следует отрубить. Ако либо присоединят к уже и так колоссальным землевладениям Токугавы, либо передадут кому-нибудь из любимых советников сёгуна. Самураи господина Асано станут ронинами – в жилах их по-прежнему будет течь самурайская кровь, но в действительности они, лишившись своего хозяина, превратятся в обесчещенных бродяг, брошенных на произвол судьбы. А дочь умершего князя не заслуживает даже упоминания.
Хуже этих вестей могло быть только сообщение о том, что всю провинцию приговорили к смерти. Оцепенев от потрясения, Оиси и Мика механически ответили на бездушный прощальный поклон адъютанта. И долго смотрели вслед ему и гостям, пока те удалялись – приближенные сёгуна… господин Кира… Покидая их дом, дом их предков, он оглянулся. И на лице его светилось необычайное любопытство.
Каро и девушка молча стояли бок о бок. Но вот процессия отъезжающих миновала последние ворота, пересекла мост. Только тогда Мика резко развернулась и со сдавленным криком изо всех сил стукнула кулаком по верандной балке. Оиси недоверчиво уставился на госпожу: это ведь его удар, его чувства! А он даже не успел шевельнуться. Мика вновь посмотрела в сторону ворот – лицо пылает, рука трясется – и выплюнула вслед исчезающему кортежу такое проклятие, от которого покраснел бы самый искушенный воин.
– Мика-химэ! – строго окликнул Оиси.
Но в его глазах можно было прочесть лишь несказанное облегчение: хорошо, что девушка придержала язык до тех пор, пока сёгун с сопровождающими не удалились на достаточное расстояние.
– Я – не невидимка! И не глухонемая! – обрушилась на него Мика. – Возможно, вы теперь и единственный человек, имеющий право здесь распоряжаться, но вы же и единственный, кто обязан слушаться… этих, – горько добавила она. – Я – дочь своего отца… а вы никогда не сможете стать мне отцом, Оиси Ёсио. Так что никогда больше не говорите со мной подобным тоном.