47 ронинов
Шрифт:
– На что ты смотришь? – спросил полукровка.
После прошлой ночи Тикара искал подвох даже в самых невинных словах. Юноша слабо улыбнулся.
– В рассветном небе есть золото. Это хорошая примета, – объяснил он и протянул подзорную трубу полукровке.
Кай с улыбкой поднес ее к глазам и заметил на горизонте золотую полосу. Он удивленно всматривался в даль. В золотистом сиянии виднелись полотнища на древках, однако в загадочной колонне под сенью знамен шли вовсе не воины в доспехах.
Кай поблагодарил Тикару, вернул ему подзорную трубу и отправился к Оиси.
Ронины
Кай обменялся кивками с Оиси. Самурай расплылся в довольной улыбке, словно божество, следящее за ходом пьесы кабуки в театре человеческой жизни.
Впрочем, боги здесь были ни при чем – эту пьесу наверняка разыграли демоны. На рассвете, наблюдая за приближением актеров, Кай вспомнил древнее сказание, услышанное от тэнгу. Давным-давно, когда злобные и жестокие тэнгу любили морочить людей, несколько демонов пробрались в замок, притворившись бродячими актерами. Зачем они это сделали, Кай так и не понял. Тэнгу очень гордились тем, что ловко провели обитателей замка, хотя в конце концов демонов обнаружили и с позором изгнали. Но если ронины заручатся поддержкой лицедеев, то история вполне может сложиться иначе.
Актеры, разодетые в яркие наряды, несли сверкающие позолотой стяги, звонко распевали песни под аккомпанемент флейт и барабанов, приплясывали на ходу и устраивали импровизированные фехтовальные поединки. Даже в пути они умудрялись объединить разучивание новой пьесы и показ своих умений. Лицедеи развлекали случайных путников и деревенских жителей, развеивали монотонность и скуку многодневного путешествия. Артисты считались низшим сословием, однако им, как и самураям, были присущи чрезмерное тщеславие и гордыня. И все же Каю на мгновение захотелось в следующей жизни родиться актером…
Мимолетное желание быстро исчезло, когда по сигналу Оиси воины выступили из-за кустов на дорогу. Каватакэ остановился и ошеломленно уставился на ронинов. Оборванные, но хорошо вооруженные воины решительно преградили дорогу бродячим актерам.
Оиси выступил вперед и почтительно поклонился.
Кай обнажил меч.
Вскоре актеры рядком сидели в долине, где самураи оставили своих лошадей и поклажу. Лицедеи с тревожным изумлением разглядывали странных «бандитов», которые угощали их чаем, рисовыми лепешками, копченой рыбой и дичью, выказывая своим пленникам чрезвычайное почтение.
Наконец Каватакэ, расхрабрившись от еды и уважительного обращения, решился заговорить.
Ронины, изо всех сил сохраняя невозмутимый вид, слушали, как актер распекает и поносит своих похитителей.
– Вы за это ответите! – бушевал Каватакэ.
Воины понимающе переглянулись, скрывая улыбки.
– Мы не какая-то захолустная труппа! – не унимался актер. – Нас сам господин Кира пригласил дать представление в день своей свадьбы. С его личного позволения мы…
– Можете не продолжать, – остановил его Оиси. –
Каватакэ ошарашенно умолк и уставился на Оиси.
– Вы – вассалы князя Асано, – произнес актер, привыкший различать истинные лица сквозь маски и сценический грим. Он недоумевающе нахмурился и наконец сообразил, что стоящие перед ним оборванцы – верные самураи Асано, еще год назад щеголявшие в роскошных одеяниях и сверкающих доспехах.
Каватакэ, хорошо знакомый как с причудами судьбы, так и с лабиринтами власти, смотрел на воинов с пониманием и сочувствием.
– Нам нужна ваша помощь, – сказал Оиси.
Солнце клонилось к закату. День прошел в ожесточенных спорах и напряженном обсуждении планов. К вечеру усталые собеседники пришли к окончательному соглашению, обнаружив, что речь идет об истинных духовных ценностях, одинаково важных и для воинов, и для бродячих актеров.
В наступивших сумерках лицедеи затаив дыхание следили за древним ритуалом самураев, напоминавшим сцену из спектакля театра но. Однако церемония эта зародилась тысячи лет назад, на пять веков раньше традиции но.
Коленопреклоненные ронины замерли перед Оиси, который опустился на колени у низенького столика, где лежали шлем господина Асано, кинжал-танто – орудие самоубийства – и свиток рисовой бумаги, содержащий изложение намерений вассалов отомстить за несправедливую гибель своего повелителя. На свитке стояла подпись Оиси, сделанная кровью самурая.
Кай стоял на коленях в стороне, склонив голову. Он не мог принять участия в церемонии, но не мог и воспринимать себя отдельно от ронинов, хотя по закону не принадлежал к сословию самураев и не имел права приносить клятву на крови. Ронины низко склонили головы из уважения к мужеству погибшего господина и своих соратников.
– Никому не известно, сколько суждено жить каждому из нас, – произнес Оиси. – Никто не знает, когда настанет его время умирать. И все-таки когда закончатся наши краткие жизни, потомки с гордостью будут произносить наши имена.
Гордость, воспитанная поколениями самураев, сверкала в глазах ронинов. Этого наследия воинов не способны были лишить ни законы бакуфу, ни личное распоряжение сёгуна – владыки всех господ. Законы составляли чиновники, но чиновники – не боги. Даже сёгун был простым смертным. Понятие «закон» и «справедливость» не являлись равнозначными.
Коленопреклоненные ронины не были богами, однако мир, о котором объявил сёгунат Токугавы, не был истинным мирным существованием. В глубокой древности, еще до появления сёгунов, предки самураев выработали свод правил поведения, и соблюдение этих правил отличало праведного воина от бойца, утратившего человечность.
Путь воина – бусидо – включал в себя семь требований, которым строго подчинялась жизнь самурая: справедливость, смелость, сочувствие, уважение, честность, верность и достоинство. Этот неписаный свод правил не изменялся веками, но лишь немногие истинные самураи доказали, что способны с честью исполнять его.